Анна Климова - И сердца боль

— А он глупо стоял рядом, держа мокрую куртку, и с досадой думал о том, что дождь так быстро закончился и что Оля всецело принадлежит этим равнодушным людям, которым по фигу дворцы, соборы и памятники, а томит лишь одно зудящее желание — сорваться по магазинам. Он почувствовал обиду за то, что она тратит силы впустую, обрекая себя на своеобразный сизифов труд, что ее голос, ее трепетное преклонение перед историей чужого города никому не нужно. Что они, словно библейские свиньи, втаптывали в грязь бисер, который она с такой обезоруживающей простотой метала им под ноги. И еще Андрей злился на себя за то, что так и не узнал о ней ничего, кроме имени.

Группа экскурсантов, шумно переговариваясь, отправилась назад, вдоль улицы, к поджидавшему на перекрестке автобусу. Андрей остался один. Приятели исчезли, привлеченные, видимо, иной забавой, а он остался, глядя вслед уходящей Ольге.

«Догнать? Окликнуть?» — мелькнуло в голове. И что потом? Все пятнадцать пар глаз осуждающе уставятся на него. Уши будут жадно ловить каждое его слово. Нескромные рты растянутся в снисходительной улыбке.

Душу наполнил жар простой юношеской стыдливости.

Андрей топтался посреди тротуара в своих мокрых кроссовках и ни на что не мог решиться: словно огромный маятник, разрезая со свистом воздух, преградил ему путь, и он мучительно размышлял, проскочить или остеречься этого неразумного действия. Андрей сам не понимал, отчего в душе поднялся такой вихрь противоречивых чувств, отчего так бешено стучало сердце в груди, отчего горький комок стоял в горле.

Ехидный и уничтожающе-циничный «некто» в глубине подсознания достал подходящее слово и, многозначительно хихикая, вытолкнул его на поверхность сознания — «любовь». Но Андрей с гневом отверг его. Это слово ассоциировалось у него с совсем иным — потная, жаркая торопливость, постыдно дрожащие руки… Девчонка, которую он впервые… «полюбил», сама заволокла его к себе в комнату, когда ее родители ушли в кино. Он помнил ее руки, ловко натянувшие «резинку», помнил сладостное облегчение, помнил чувство гадливости после…

Нет, то были чувства, которым, наверное, еще не придумали названия.

Андрея потрясло это открытие. Конечно же! Как можно было сравнивать ту лихорадочную, темную постыдность с тем светлым чувством облегченной радости, которое он испытывал сейчас?

Но Оля уходила все дальше и дальше, и тогда Андрей мысленно произнес: «Оглянись! Я здесь! Если я нужен тебе, оглянись!».

И тут он действительно увидел, как кто-то из группы экскурсантов оглянулся. Она — не она? Она! Оля чуть отстала от остальных и смотрела в его сторону. Каким-то чудом, всего лишь на мгновение, между ними образовалось свободное пространство в уличной толпе. Неуловимо женственно она поправила волосы… и толпа снова сомкнулась.

Андрей сорвался с места, расталкивая окружающих. Что ему их жалкие вопли и возмущенные замечания, когда от него уходила Тайна, нечто неведомое, нуждающееся в исследовании, в подробном рассмотрении! Какой-то новый мир исчезал в толпе, и Андрей испытывал двоякие чувства — страх действительно потерять этот мир в людской суете и еще больший страх, найдя его, растерянно остановиться…

Он не догнал их. Группа погрузилась в бордово-белый «Икарус» и убыла в неизвестном направлении.

Мать первая заметила перемену в Андрее. Она всегда считала, что хорошо знает сына: какие могут быть секреты от матери? Но его неожиданная молчаливость на фоне всегдашней веселой почтительности, с какой он общался с родителями, поставила Маргариту Львовну в тупик.

Сама детдомовка, Маргарита Львовна привыкла всего добиваться в этой жизни своими силами. Работала, училась, брала «повышенные обязательства», из кожи лезла вон, чтобы уцепиться, подняться, «встать на ноги», как она говорила. И замуж вышла только потому, что в Москве иначе обосноваться было нельзя. А любовь? Пустое! Непозволительная роскошь. Страдания и суета. Да и была ли она — любовь? Жестокие будни послевоенного детдома вытравили все чувства, кроме желания выжить во что бы то ни стало, подняться над хамством спивающегося народа, туда, где никто не посмеет понукать ею.

Сначала она была комсомольской активисткой на заводе. Отучилась в институте. Стала работать в обкоме партии. Потом Высшая партийная школа, ответственная должность в горкоме…

Рос сын. Уже москвич. Постепенно решились жилищные и денежные проблемы. Должность в высоких партийных инстанциях предполагала многие привилегии и льготы. Ее сын не должен был ни в чем нуждаться. Мужа, коренного москвича, недотепу — МНС, она дальновидно пристроила через знакомых в Министерство экономики и сельского хозяйства.