Анна Климова - Осенняя женщина

«Я попрошу ее. Сегодня. Она должна мне их отдать», — подумала старуха, приподнимаясь на постели.

— Зоя, Зоя! Зоюшка! Поди ко мне, хорошая! Пожалуйста.

Старуха чутко прислушалась к звукам, доносившимся из кухни.

Там по-прежнему гремела посуда. Неприятно гремела. Значит, Зоя снова чем-то недовольна. За столько лет Анжелика Федоровна научилась определять настроение Зои даже по шарканью тапочек. А уж по звуку моющейся посуды и подавно.

Нет, не вовремя. Но если не попросить сейчас, тогда уж забудется или решимости такой недостанет.

— Зоя! — снова позвала старуха. — Подойди же, бога ради.

Минут через пять на пороге выросла знакомая грузная фигура.

— Ну чего опять? Если обделалась, будешь так в мокром и лежать. Я только все простыни перестирала.

— Зоя, можно без этих твоих вульгарностей? — поморщилась старуха, скрывая за смелым выпадом собственную беспомощность.

— Это раньше было можно, — четко, со злобной угрозой в голосе ответила Зоя, рука которой как бы сама собой нырнула под одеяло старухи. — Ну вот, вижу, что сухая. Чего звала? Позавтракать барыня изволила, пить — вон под рукой на тумбочке стакан. Я ж не молоденькая летать туда-сюда. Как ты думаешь? Молоденькая я или нет? Лежала бы себе спокойненько, сил набиралась.

— В мои годы сил не набираются, — презирая себя, льстиво вздохнула Анжелика Федоровна. — Вышли все силы, Зоюшка.

— Вот и помнила бы об этом. Экая ты беспокойная, просто удержу нет никакого. Так чего звала-то?

— Дай мне мои фотографии, Зоя, — твердо попросила старуха.

— Счас, — саркастично кивнула та. — Спешу и падаю.

— Разве я требую чего-то невозможного?

— Ага, попробовала бы потребовать. Как же!

— Зоя, мне не нравится твой тон.

— Другого нету. Не прикупила.

— Ты просто невыносима.

— Это еще неизвестно, кто из нас невыносимее.

— Я просто попросила свои фотографии. Зачем ты их у меня отняла?

— Затем, что будет как в прошлый раз. Опять разревешься, карточки эти перебирая, и опять чего-нибудь прихватит. Ведь разревешься как пить дать.

— Ты жестокая баба, — ворчливо констатировала старуха.

— Я дура. Круглая и беспросветная, что вожусь с тобой с утра до ночи. Вот кто я такая. А ты — неблагодарная старая карга, — толстый палец Зои по-прокурорски уставился на лежавшую в постели пожилую женщину. — И хренушки ты у меня увидишь свои карточки. Вот так вот. Доктор что велел? Велел меньше беспокойства. Вот и будешь лежать у меня мумием.

— Мумией, — инстинктивно поправила ее Анжелика Федоровна, понимая всю абсурдность спора с этой гнусной тенью своего прошлого, которая тащится за ней более тридцати лет.

— А по мне хоть бревном, — донеслось из темного коридора.

— Мне следовало бы выгнать тебя еще в шестьдесят пятом, — каркнула из своей постели старуха. — Уже хотя бы за то, как ты вертела бедрами. Конечно, Михаил Степанович не мог устоять. Но он мне признался, слышишь? Признался почти сразу. Я всегда подозревала, что ты падшая женщина.

— И чего ж не выгнала? — хотя такие разговоры возникали довольно часто, Зоя всегда живо на них реагировала. Даже, казалось, одобряла их.

— Детей твоих пожалела. Куда бы ты пошла? На завод? Или фабрику? На 120 рэ! И это с двумя детьми!

— Уж не пропала бы, небось.

— Представляю, какой ты вкладываешь в это смысл! — саркастично отозвалась старуха.

— А тут и смысла никакого не надо. Не пропала бы — и все. Государство было другое. Да и сам Михал Степаныч не оставил бы на бобах. Старшенький-то у меня от него. — Свое «открытие» Зоя преподносила с неизменной злорадностью, всякий раз с любопытством ожидая реакции старухи.

— Бессовестная лгунья! — выкрикнула Анжелика Федоровна. — Ты говоришь так потому, что Мишенька сам не сможет уже сказать правду. И говоришь мне назло! Мне ли не знать все твои шашни!

— Куда уж тебе! Ты за Мишкой своим уследить не могла, а уж обслугу-то и вовсе не замечала, — в коридоре снова зашаркали тапочки. — Мы же для тебя будто место пустое были. Выйдешь, бывало, к обеду, а глазки — как холодец подтаявший. Мол, вы — быдло, и чего вы тут крутитесь возле меня, мне до высокой лампочки.

— Что ж я, по-твоему, целоваться с вами была должна?

— Не знаю. А только я всегда себе говорила: отольются кошке мышкины слезы. Ну и кто ты теперь такая есть? Старуха. Два инфаркта, три инсульта. Челюсть вставная, вон в стакане отмокает. Где теперича Фифа? Нету Фифы. Лежит, гадит под себя.