Анна Климова: И сердца боль

Минское метро вообще поражало какой-то милой сердцу «домашностью». Плевать, курить, громко говорить и смеяться казалось здесь кощунственным, невозможным.

Поезд начал тормозить. Андрей вышел и устремился с потоком людей к эскалатору.

Выйдя на поверхность, он сразу направился на поиски обменного пункта валюты: у него практически не было белорусских рублей. Андрей вошел в магазин «Центральный», поднялся на второй этаж и сразу нашел маленький киоск с вывеской «Обмен валют».

Девица приняла валюту. Защелкал кассовый аппарат, и через минуту Андрей получил несколько пачек местных рублей. «Черт бы побрал эту инфляцию», — подумал Андрей и легкомысленно сунул пачки в боковой карман сумки.

Спустившись на первый этаж, выбил в кассе чай и бутерброды. Со всей снедью устроился у огромного окна. Задумался на мгновение, потом вытащил из кармана бланк телеграммы. Вчитался в текст, который и так знал наизусть: «Андрейка, приезжай, простимся. Баба Зоя».

Прочитав телеграмму впервые, он несколько минут не мог понять, отчего вдруг все оборвалось в душе, отчего заныло сердце. И зябко стало от «простимся» и горько во рту, так как пришло понимание смысла этого слова. И память вытолкнула на поверхность сознания давние образы: сеновал, Кастрюковские луга, пылающий зев печи, тихое стучание ходиков, теплый отсвет заката за кружевными занавесками и песня, уютная, хрустально-прозрачная, необыкновенно родная, как запах свежего хлеба:

Андрей сложил телеграмму.

Как прочно вошли в его жизнь эти люди! С какой силой приварились к сердцу: ничем не оторвать!

Вы хотите что-то спросить? Да, он хотел спросить. Хотел. Один вопрос мучил Андрея уже несколько лет — за что? За что был так наказан на самом взлете своего счастья? Может, за свое предательство? За ту трусость, которую он проявил тогда? За что судьба отобрала и продолжает отбирать людей, которые стали для него даже роднее самых родных.

Они были с Олей у бабы Зои всего один раз. Но этого хватило, чтобы теплые чувства к старой женщине навсегда поселились в его сердце. Ее житейская мудрость, мягкость, незлобливость, чуткость и отзывчивость, ее песни и ее Оля: как он мог их забыть? И как они были непохожи на его московскую родню! Какая пропасть лежала между «обществом» матери и Олей! Он перешел эту пропасть. Перешел… и остался один.

Андрей допил чай и посмотрел на часы. Что ж, можно пройтись до вокзала пешком.

— Вы хотите что-то спросить? — она даже немного покраснела, заметив пристальное внимание всей группы к ним.

— Если можно, — улыбнулся Андрей еще шире.

Она поправила очки, продолжая смотреть удивленно, и слегка пожала плечами.

— Пожалуйста…

— Как вас зовут?

Девушка огромными глазами осмотрела свою группу и, запинаясь, произнесла:

— По-моему, я представилась еще в самом начале. Ольга Викторовна.

— А я Андрей Сергеевич, — щелкнул пятками в кроссовках Андрей под смех своей «команды», затесавшейся в ряды «противника».

Она сощурилась и присмотрелась к Андрею.

— Простите, вы не из моей группы?

— Жажду присоединиться к культурному мероприятию, — изрек Андрей.

Компания парней сдержано захихикала, ожидая продолжения.

— Ольга Викторовна, нужно милицию вызвать, — пискнула какая-то веснушчатая девчонка.

— Зачем же милиция, если ребята хотят послушать?

— Да они местные! — снова возмущенный голосок. — Хулиганье.

И тут Андрея понесло. В самых патетических выражениях он пожаловался на последствия городской урбанизации для московской молодежи, на жуткий ритм жизни, когда некогда даже взглянуть на часы, на бесконечные стрессы, подрывающие молодые неокрепшие организмы. «От чешет, стервец!» — с улыбкой сказала какая-то полная тетка, обреченно махавшая платочком на лицо.

Девушка-гид только стояла и обалдело хлопала глазами. Его друзья оглушительно засвистели, выражая свой восторг.

— Ну что ж, если молодым людям действительно интересно, — сказала она наконец, — не можем же мы их прогнать.

Андрея покорила невероятная наивность Ольги, ее безмятежная уверенность в том, что спектакль, который он устроил для приятелей, — действительно страстное желание «приобщиться к сокровищнице истории своего родного города». И он дал себе слово при первом же удобном случае распрощаться и увести ехидно хихикавших парней… и с каждой следующей минутой понимал, что не может не слушать Олю. Она знала Москву так, будто прожила здесь всю жизнь. И говорила о ее улицах, площадях, памятниках, соборах с таким вдохновением и внутренним неподдельным теплом, что Андрей и сам оказался охвачен очарованием повествования девушки-гида. Даже друзья-приятели перестали громко выражать свои чувства по поводу новых знакомств, словно открыв для себя свой город заново.