Александр Шимловский - Би

В субботу и воскресенье всевозможные дворцы обучали гегемон искусству современного танца. Рядиться в сарафаны и косоворотки не было необходимости, мероприятие общедоступное. Для начала рабочая молодижь кучковалась тройками в тёмных подворотнях, продолжала в туалете очага культуры. Цель тройственных союзов – поднятие тонуса способом «из горла». Занюхав мануфактурой рукава изысканный плодово-выгодный напиток, парни и девки сбивались отдельными стаями за колонами обширных фойе. Поджидая вечно опаздывающих музыкантов, втихаря курили, высматривали будущих партнёров противоположного пола. Голубой цвет в те годы очень даже презирался. Парни громко ржали, толкались, негромко матерились. Девчонки изображали целомудрие и скромность. Из комнаты ДНД спесиво выглядывали будущие чекисты, наивно полагавшие, будто все их сильно страшатся. Чем бы дитя ни тешилось… Если разгорячённые претенденты на одну и ту же деваху отлучались во двор, пустить друг дружке «юху из нюхи», это вовсе не значило, что парни кого – то там боялись. Скорее, стремились к невмешательству дружинников в сугубо личное толковище.

С традиционной задержкой, чеша затылки, зевая, на помост выходили музыканты и невозмутимо настраивали инструмент. Ропот в зале усиливался, из-за колонн летел залихватский свист, отборная матерщина. Заместитель директора дворца культуры она же распорядитель вечера, выбегала из методического кабинета и просительно требовала начинать. Лабухи: ноль эмоций, минимум внимания, главное – настройка. Анонимная матерщина, переходя в адресную, звучала громче настраивающегося оркестра. Распорядительницу сменяли бойцы комсомольского оперативного отряда, отличавшиеся от основной массы присутствующих, комсомольскими значками на груди и праведными, как у подпольщиков из фильма «Молодая гвардия», лицами. Дружненько изымали из толпы самого злостного, как они себе наметили, нарушителя и под характерный свист хулиганов, напоминавший звук милицейского свистка, уводили первую жертву на алтарь рутинных разборок. Оставшиеся живо обсуждали случившееся, позабыв о музыкантах, вот тогда, внезапно следовал первый аккорд.

Распорядительница, поблёскивая стёклами очков в полуоткрытой двери методкабинета с умилением слушала увертюру к последующему культурному действу – «Танцы советские, танцы народные, танцы стран народной демократии». Господствующий класс не столь умилялся идеологическому проигрышу, но публичного порицания не выказывал. «Если надо, значит надо…», стоически терпела молодёжь. Кроме упомянутой увертюры, просвещённая администрация ДК, включала в программу три обязательных вальса: вальс, который «в ковбойке, а не во фраке», вальс, который «играет гармонист…» и просто вальс. Впрочем, все они объявлялись «белыми», поскольку среди пацанов не котировались и служили то ли подсказкой ребятам, то ли подспорьем девушкам. На большее пылу у администраторов не хватало, и ВИА лабал идеологически бесполезную дрянь, нравившуюся всем, даже распорядительнице. Такая вот, вкратце, железнодорожно-машиностроительно – судостроительно – шахтёрско – советская танцевальная культура. «Дрянное отделение открывал солист ВИА, любимец публики, Леонид Вокуев!.. Полагая, что явление певца народу должно быть внезапным и шокирующим, на эстраду он не выходил, чаще выбегал, или выползал, иногда выкатывался. Чем больше похабени наличествовало в выходе, тем громче звучали возгласы восхищения. Эпатаж нравился, но не всем, некоторая консервативная часть узколобых, отрицательно воспринимала новаторство, и экспериментатор иногда «получал по сопатке, чтоб не выёживался». Впрочем, побои, как и аплодисменты, не всегда бывают заслуженными, угождать всем и каждому – занятие пустое. Где теперь твердолобые противники Лёнькиных новаций? В первых рядах обывательских разговоров: «Чё, Лёнька Вокуев? Да я ему в молодости харю чистил. У нас в ДКЖ были соловьи, чирикавшие куда лучше…», – рассказчик вальяжно откидывается в кресле, предаваясь воспоминаниям о прыщавой юности, согревая себя лучами чужой славы, – «Он, козёл, носил пиджачки с кучей пуговиц, брюки расклешённые, в микрофон выл, рычал, рыгал, хохотал, стонал как проститутка, скрипел зубами…» Верно, всё верно, но имелось нечто, чего не разглядел доморощенный летописец – талант, труд и риск успеха. Искусство всегда требует игры на грани фола, и коль умелая балансировка приводит массы в состояние возбуждения, то падение, даже в переносном смысле, приводит общество к экстазу. Однажды Лёньчик познал взлёт и падение в совокупности.