Александр Шимловский - Би

Кое-как отплясав, (Пашка на танцы не пришел, а Любка весь вечер кадрилась с Валеркой), мамка вернулась с надеждой на худшее. Тщетно. Двойнята орали дуэтом, силясь заглушить включённый на полную громкость, динамик, но куда им тягаться с Ансамблем Советской Армии. Из опаски и любопытства мамаша сунула грудь в слюнявый рот более горластого. Младенец зачмокал, присосался и произошло чудо – в девичьем сердце проснулась материнская любовь. Чем больше он высасывал, тем милее, роднее становился матери. И бровки у него тёмные, и лобик светленький, волоски курчавые, ноготочки масенькие, ручонки пухленькие, ножонками сучит, – прелесть!

Пришедшие с танцев подруги, внесли некоторые корректировки в зарождающуюся идиллию:

– Кормишь, корова? – деловито поинтересовалась Катька и добавила, – Рекордистка.

– Сами дуры! – упрямо парировала мамка.

– Втарого – та кармила, мамаша? – ехидненько пропела Клавка.

– На кой ей второй? Ай, вправду, чё делать – то станешь с двумя?

– Не ваше дело!

– Знамо не наше, только никто себя отцом двойни не признает, глупая.

– Пашка на стену палезет ат счастья.

– Они от Семёна,.. Игоревича.

– Оба?

– Не знаю, кажись оба, или один… Отстаньте от меня!

– Слышь, а второй то вроде не дышит, ты его кормила?

– Нет.

– Поди, околел с голодухи, раз не просит. Да и зачем тебе двое, давай мы его отволочем.

– Куды?

– Куды-куды… На кудыкины горы, пойдем Клавка.

– Я не пайду.

– Я те «не пайду», сучка! Держи сумку.

– Не ари, Катька, пристала ана. Кла-ади.

– Подальше отнесите.

– Ладно, к вокзалу свезём, там и кинем. Вермут купим.

С кирзовой сумкой в руках подруги исчезли. От обуявшего её ужаса комсомолка Вокуева истово перекрестилась. «Пускай несут, такой заморыш не жилец на белом свете. Он скорей всего от Рогалика, такой же чахоточный. Напоил, урод и воспользовался! А этот славненький, упитанный. Только бы нам получше устроиться… Где же девок черти носят, небось кинут в помойку возле общаги, тогда точно найдут и выгонят».

Хохоча, с тремя бутылками в руках вернулись подружки.

– Слышь, мамаша, твой засранец ожил.

– Да, мы спакойно едем адинадцатым номером…

– Оно как запищит!

– Пассажиры абалдели…

– Сама ты, Клавка, обалдела, не ври. С перепугу чуть в рейтузы не наделала. Сумку ногой пинает, от себя подальше. Я её схватила и в дверь…

– Клавку?

– Сумку, дура! Клавка за мной выскочила, стоим хохочем, а оно блажит во всю глотку. Смотрим, машина стоит…

– Пабеда.

– Да, и никого вокруг.

– Я аткрыла дверцу…

– Сунули его на заднее сиденье и дали дёру.

– Патом с ребятами пазнакомились…

– Тебе только рябят подавай, лупоглазая, открывай фугаску.

Под утро комнатный совет принял решение: «Пусть этот козёл Семён узнает, где раки зимуют.» – «Надо его козла пугнуть, как следует, козлину.» – «Выложить козлу на стол ребёнка и уйти.» – «Что он, козёл, на это скажет!» – «Козёл!» – «Мы бы пошли с тобой, но пора на занятия, а ты вали прямо к Семёну – козлу и…» – «На глани для жути стакан вер – мути и,.. ежели чё, то мы с тобой, после занятий…» – «Скажем, насильничал козёл!» – «Пей до дна…» – «А моей зачётки в сумке не было?» – «Нет.» – «Где же она?» – «Да на кой она тебе?»

Козёл, он же Семён Игоревич, был, естественно, вовсе не представитель рогатых парнокопытных, а добропорядочный, советский гражданин, к тому же отягощённый наличием семьи и бременем руководящей должности. Торгово-закупочная база, вверенная козлу в управление, изобиловала не только свежей капустой и товарами народного потребления, но выполняла функцию просветительскую – предоставляла учащимся торгово-кулинарного училища места для прохождения производственной практики. Как член партии, член профсоюза, член исполкома никаких насильственных деяний, законопослушный, Семён Игоревич не совершал, он даже мысли не допускал нечто подобное. Другое дело добровольно… Допустим, существовала в стране добровольная подписка на облигации внутреннего займа или добровольный коммунистический субботник. Попробуй, добровольно не подпишись, не выйди, коль жизнь уверяет в обратном? Всех, как говорится, подвергали определённому убеждению… Ну и что, трактовать сложившуюся практику как насилие?.. К тому же, некоторые учащиеся сами стремились угодить. Так и что, отказываться?

Разгорячённая вермутом бывшая практикантка решительно вступила на кровавую тропу войны,… пардон, на ковровую дорожку служебного кабинета: