Бриана Шилдс - Заклинатель костей [litres]

Вход в зал заседаний преграждают тяжелые распашные двери, и я тяну одну из створок на себя. Как хорошо, что двери не заперты.

Зал пуст.

Я в растерянности обвожу его взглядом. Я точно знаю, что сегодня утром должно было состояться заседание совета – ведь я своими собственными глазами видела, как матушка спешно ушла в ратушу. Я знаю, что здесь были Лэтам и Деклан. И на сей раз я была внимательна к деталям, чтобы не спутать настоящее с прошлым. Время сейчас то же, небо сияет точно такой же голубизной. Я выбегаю из зала заседаний, мчусь по коридорам к задней двери. Лэтама и Деклана нигде не видно – значит, я ошиблась.

Я замечаю сидящего на ветке полосатого кота. Тот самый кот, который привлек мое внимание в видении. Неужели Лэтам сумел каким-то образом подделать видение, чтобы обмануть меня? Возможно ли такое?

Боковым зрением я замечаю оранжевое пятно и поворачиваюсь к нему.

– Хильда! – кричу я. Косторез, облаченная в оранжевый плащ, поворачивает голову, и я подбегаю к ней.

– Саския, зачем ты здесь?

– Я ищу мою мать. Ты ее не видела?

– Полагаю, она уже дома. Заседание недавно закончилось.

– Она не задерживалась в зале?

– Нет, мы все вышли одновременно. Я сейчас иду обратно, поскольку забыла там кое-что. – Хильда склоняет голову набок. – А что, дорогая, что-то не так?

– Ты видела, как она выходила?

– Саския, что стряслось?

Я нетерпеливо машу рукой.

– Так ты видела, как она вышла, или нет? Это важно.

– Да, мы вышли вместе. Она направилась к вашему дому, и мы попрощались. А теперь скажи, чего ты так всполошилась?

Но у меня нет времени на то, чтобы отвечать. Я бегу домой, бегу так быстро, как только могу, как меня еще способны нести мои усталые ноги.

Парадная дверь слегка приоткрыта. Мой затылок начинает покалывать, я дышу судорожно, тяжело. Что-то не так, ужасно не так. Но я все равно вхожу в дом.

У меня занимается дух. Матушка привязана к стулу, стоящему посреди комнаты. За нею стоит Деклан, держа нож у ее горла. По комнате взад и вперед расхаживает Лэтам.

– Саския, – говорит он, – как славно, что к нам наконец присоединилась и ты.

«Сокол» приходит в гавань Мидвуда ближе к полудню. Стоит чудесный летний день – безоблачное голубое небо, ярко-зеленая листва. Сегодня тепло, но не жарко. Мы с Брэмом сходим на берег, он держит мою руку в своей. Мои нынешние чувства поражают меня своей новизной. Как чудесно, что мы наконец увидели друг друга, увидели посреди безысходности – мы с ним точно две свечи, мерцающие во тьме. Прикосновение его ладони к моей одновременно и успокаивает, и напоминает мне о том, что я могу потерять.

Проснувшись поутру, я обнаружила на своем запястье розовую линию, такую бледную, что она была едва различима. Какая ирония! Метка, говорящая о том, что я начинаю влюбляться, одновременно увеличивает ценность моих костей для Лэтама. То, благодаря чему я чувствую себя такой живой, делает особенно ценным мое тело после того, как я умру.

– Добро пожаловать домой, – говорит Брэм, когда мы ступаем на сушу. Его голос звучит точно так же, как себя чувствую и я, – в нем звучит тревога, но также брезжит и проблеск надежды.

Мне хочется сказать что-то успокаивающее, но мы оба знаем, что это было бы неправдой. Я почувствую себя лучше, только когда увижу свою мать.

Всякий раз, когда я думаю о ее письме, меня охватывает тревога. Ни в коем случае не возвращайся в Мидвуд… Прошу тебя, пообещай, что ты исполнишь мое желание… Как бы тебе ни хотелось вернуться, мне необходимо, чтобы ты не возвращалась. Но, выводя эти слова, матушка, наверное, не понимала, о чем просит. И я не стану исполнять ее желание, если это ставит под угрозу ее жизнь.

Когда мы с Брэмом идем по Мидвуду, это кажется мне какой-то фантасмагорией. Все вокруг кажется мне меньше, чем прежде, словно город уменьшился в размерах из-за того, что я побывала где-то еще.

Мимо нас пробегает Уиллем, сын Одры Ингерсон, за ним гонится женщина – его домашний учитель. Вид у частной наставницы издерганный.

– Уиллем, вернись! – кричит она. – Сейчас же остановись! – Я ее не узнаю – должно быть, она из другого города. Меня охватывает сочувствие к бедняжке – похоже, иметь дело с Уиллемом совсем не просто.

– Я когда-нибудь говорила тебе, что мне хотелось, чтобы на доведывании матушка определила меня в домашние учителя? – спрашиваю я.

Брэм улыбается мягкой улыбкой.

– В самом деле?