Елена Ершова - Все есть яд [СИ]

— Т-тебя тоже ужалила змея? — тихо спросила она. Ян облизал пересохшие губы и кивнул медленно, соглашаясь.

— Да, — ответил он вслух и не узнал собственного голоса — таким чужим и хриплым показался он в этой давящей тишине. А про себя подумал, что это было кое-что похуже змеи. Кое-что, навсегда изменившее его сущность и превратившее из человека в монстра.

— Бедный, — сказала юродивая и погладила его по груди. — Я знаю, к-как это больно… Скоро пройдет?

— Нет, — качнул головой Ян. — Это никогда не пройдет. Тогда она обвила его руками — нежно и трогательно, словно боясь разбередить старые раны.

— Я б-буду молиться за тебя, — прошептала она. — Как всегда молилась… Всегда есть надежда… пока есть свет…

— Нет никакого света, — начал было Ян. Но она упрямо мотнула головой и возразила:

— Нет, есть. Вот здесь… под тьмой… я чувствую его… Она снова погладила его по груди — как раз там, где шевелился теперь сгусток королевского яда. И от этого прикосновения снова заныло, защемило в груди, и от любого неосторожного жеста его сердце могло вот-вот оборваться с поддерживающих его сосудов и полететь во тьму — только там было место для заблудших, отравленных душ. И там не было места свету. Ни спасению, ни надежде. И не было дороги назад.

— Даже если есть, — медленно произнес Ян. — Я сам погашу его. Он прижал голову юродивой к своей груди, погладил по спутанным волосам, как когда-то гладил кудри своей младшей сестры. Дуло револьвера неощутимо коснулось ее виска, и она не испугалась, только доверчиво уткнулась носом в его заляпанный кровью мундир. Выстрел прозвучал глухо, как далекий раскат грома. Ян подхватил обмякшее тело девочки и осторожно опустил на пол. Потом подумал, наставил револьвер на мальчика.

— Прости, — ровно и жестко произнес он. — Я есть лекарство, исцеляющее. И я есть яд, убивающий. Ты же не станешь ни тем, ни другим. Мальчик не успел ответить — пуля вошла ему между глаз… Потом время смазалось и исчезло. По крайней мере, Ян не мог вспомнить, что именно он делал в эти несколько минут после убийства детей. Кажется, он разрядил в мятежника оставшуюся обойму (вопреки своим обещаниям вырезать язык и выпустить кишки). Потом его мучительно рвало желчью и ядом. Потом, нырнув под носик рукомойника, жадно глотал ржавую, пахнущую железом (или кровью) воду. И, обтерев лицо расшитым рушником, наконец вышел во двор, где его дожидался сержант Бьорн и вьющийся рядом дрожащий человечек — предатель Арсен. Должно быть, выглядел Ян совершенным мертвецом, потому что при виде него откачнулись оба, а Арсен пискнул и хотел улизнуть. Но Ян выхватил стек и хлестнул им наотмашь, прочертив через горло человека багровую полосу. Тот упал на колени и схватился скрюченными пальцами за горло, словно хотел заткнуть вытекающую толчками кровь.

— Господин преторианец, он еще может быть нужен… — начал говорить Бьорн. Ян обогнул его, будто попавшийся на дороге камень, и только бросил через плечо:

— Нет. Вырезать всех.

— Господин преторианец, Королева ждет неофитов! — не сдавался сержант. Ян остановился. Медленно повернулся к нему лицом, и Бьорн отступил. Его выпученные рыбьи глаза смотрели настороженно, губы искривились в подобии улыбки.

— Ох, и крут же вы, господин преторианец! — заговорил он сбивчиво. — Не зря на место покойного Матса поставили. Бывало, только придет в деревню, все в ноги падают! Да как не упасть, когда одному жилы от паха до пяток вырвет, а другому распорет брюхо и… Дальше Ян слушать не стал. Сжав пальцы в кулак, он с размахом ударил сержанта в челюсть. Металлические пластины разорвали его губы и рассекли кожу, и Бьорн замолчал, закашлялся кровью, сплевывая ее на землю и собственную гимнастерку, но не сделал попытке вытереть рот. Только, прокашлявшись, начал повторять как заведенный:

— Слушаюсь, господин преторианец. Благодарю, господин преторианец…

— Людей убить, — повторил Ян, глядя поверх него, туда, где над черными крышами закручивались черные дымные кольца. — Деревню сжечь.

Будет урок. Затем развернулся и пошел обратно к вертолету, не глядя по сторонам, не слушая разрывающие воздух людские крики. Пилот, кажется, спал. Но при виде начальника подскочил и уставился на него испуганными глазами.

— Прочь, — приказал ему Ян. И пилот не стал спорить. Знал — под горячую руку Дарского офицера лучше не попадаться. Тогда Ян прыгнул в освободившееся кресло, и гул раскручивающихся лопастей перекрыл гудение огня и вой, поднявшийся над деревней. Потом весь мир провалилась вниз, и не осталось ничего — ни земли, ни крыш, ни черного дыма. Только серая пелена вокруг, только ветер, что врывался в открытое окно и пробирал до костей. Должно быть, в Улье поднимется знатный переполох.