Йон Линдквист - Химмельстранд

И покрутила барабан.

Химмельстранд показал на револьвер, хотел что-то сказать, но опять закашлялся.

— Два патрона использовано, — сообщил он, задыхаясь, когда приступ кашля прекратился. — Осталось четыре, так что смотри… ну, в общем, ты понимаешь.

— Нет. Что я должна понимать?

— Я, конечно, не эксперт, — сказал Химмельстранд грустно. — Но если ты собираешься этот… эту штуковину применять, убедись, что в канале не пустая гильза. Поняла?

Да. Майвор поняла. Револьвер был довольно тяжел, и, хотя она ни разу в жизни не стреляла, у нее не было никаких сомнений. Все естественно. Револьвер лежал и ждал именно ее пальцев. Как перчатка.

— Откуда он у вас?

— Понятия не имею. Уже лежал, когда я пришел.

Майвор подняла револьвер и прицелилась в темноту.

Два патрона использовано.

Петер опять глубоко затянулся, и в свете сигареты Майвор смогла прочитать надпись на дуле:

Смит и Вессон-357 Магнум.

Как для американцев одиннадцатое сентября навсегда сопряжено с картиной падающих небоскребов, так и шведы при названии «357-Магнум» тут же представляют картину — два револьвера, болтающихся на указательных пальцах Ханса Хольмера, тогдашнего шефа полиции. Не то оружие, из которого убили Улофа Пальме, но револьвер, как он сказал, «этого типа». А тот револьвер, из которого был сделан смертельный выстрел, так и не нашли.

У Майвор побежали мурашки по спине.

А Петер Химмельстранд словно угадал ее мысли — а может, и в самом деле угадал. Пожал плечами.

— Не знаю. Может, тот, а может, и не тот, — действительно угадал. — Но теперь он твой. Теперь ты знаешь, что хочешь?

Майвор кивнула. Ей было трудно выдавить хотя бы слово.

— Вот и славно. А теперь дуй отсюда. Жизнь коротка.

Он засмеялся и тут же закашлялся — уже в который раз смех вызывал приступ кашля. Майвор повернулась, чтобы уйти, но остановилась на полушаге.

— Кстати. Я обожаю «Так начинается любовь» с Бьорном и Агнетой. Потрясающий лот. Спасибо.

— Да-да… Не помогло им, или как? Желаю успеха.

Майвор сделала несколько шагов, и неожиданно тьма кончилась. Она снова оказалась в поле под голубым бессолнечным небом. Вынула пустые гильзы и положила в карман. Повернула барабан так, чтобы в стволе оказался боевой, тускло поблескивающий патрон. Как будто всю жизнь только этим и занималась.

Карина сидела на пассажирском сиденье, бессильно уронив руки на колени. Стефан погладил ее по плечу — она даже не повернула голову. Он посмотрел на ее левое запястье — покрыто сине-красными, кое-где кровоточащими следами укусов.

— Что ты надумала?

Карина промолчала. Стефан посмотрел на горизонт — там неумолимо росла стена мрака, ее точно выдавливала из себя равнодушная зеленая равнина.

Срочно.

Что имел в виду Эмиль? Понял ли он его? Правильно ли он действует? Может, и неправильно, но выбора нет. Стефан покосился на заднее сиденье — Эмиль лежит неподвижно в окружении своих зверушек. Глаза закрыты, по ногам то и дело пробегает ритмичная судорога.

— Избавься от меня, — сказала Карина. — Избавься от меня, и все будет хорошо.

— Что ты несешь?

— Весь день. Весь день об этом думала, — Карина говорила монотонно, но сухо и отрывисто, будто учила наизусть собственные слова. — Должна исчезнуть. Все, что я натворила в жизни… Все из-за меня. Из-за меня нас пометили… Я должна за это платить. И никто больше.

— Карина… — мягко сказал Стефан. — Мы про это ничего не знаем, и знать не можем.

— Это было пари.

— Какое пари?

— Я тебя поцеловала на пари с подругами. Двести крон. Я получила двести крон. За то, что тебя поцеловала.

Стена мрака занимала уже полнеба. В машине стало темнее. Стефан вызвал в памяти тот вечер на танцплощадке. Как все началось, как все кончилось. Он прокашлялся.

— Наверное, надо написать благодарственное письмо.

— Кому?

— Твоим надутым подружкам. Не думал, что они способны на что-то хорошее. Надо послать открытку.

— Но Стефан… Ты, наверное, не понял…

— Еще как понял. Мало того: я понял, что, если бы они не наскребли эти двести крон, мне никогда бы не довелось стоять на лестнице и смотреть, как ты учишь Эмиля ходить.

— О чем ты? Когда?

Стало совсем сумеречно. Стефан заметил, что у черной стены есть четкая граница — метрах в двадцати от машины.

Он затормозил и повернулся к Карине.

— Бог все-таки создал маленькие зеленые яблоки. Этого и будем придерживаться.

Они вместе вытащили из машины диванную подушку, на которой лежал Эмиль, и пошли навстречу мраку.