Василий Щепетнёв - Дети Луны

В приемном покое встретила меня Анна, фельдшерица, девушка молодая, но с характером твердым и решительным.

Я бы с ней в разведку пошел.

Я, может быть, еще и пойду.

— Не дает обработать рану, Корней Петрович.

— И не дам! — громко и визгливо проговорила Харитониха. — Здесь опыт требуется и знание врачебное.

— Идите сюда, — сказал я авторитетным голосом. — Показывайте ранение.

Слово «ранение» Харитонихе понравилось, она подсела к перевязочному столику и размотала полотенце, что было у нее на предплечье.

Да, укушенная рана. Не очень глубокая, но доставить бед способна: человеческие зубы — кладезь инфекции.

Промыв рану перекисью водорода, наложив пяток отсроченных швов и побрызгав на совесть метрогиловым спреем, я забинтовал предплечье и велел придти на перевязку завтра к одиннадцати.

— А вакцину? От бешенства? — чувствовалось, что Харитониха готовится к скандалу.

— Это можно, — охотно согласился я. — Любой каприз за ваши деньги.

— Какие деньги?

— Обыкновенные. Российские рубли. Впрочем, если есть свидетельство санэпидстанции, что вас покусала бродячая собака, вакцина пойдет за счет обязательного медицинского страхования. А нет свидетельства — за счет страхования добровольного.

— Так я согласна — добровольно.

— Внесите тогда добровольный взнос.

— Куда?

— В кассу, как положено. Мы заключаем договор: больница проводит антирабический курс вакцинаций по вашей просьбе, вы предупреждены о возможных неблагоприятных последствиях.

— Каких неблагоприятных последствиях?

— Аллергические реакции, энцефалит, мало ли что. Но это бывает нечасто.

— Если нечасто, то давайте этот договор — и колите вакцину.

— Договор-то я могу дать, а уколю только после оплаты.

— Оплаты?

— Да. В этом и смысл добровольного страхования. Можете заплатить сразу за весь курс, а можете частями, за каждую дозу отдельно. Есть и третий вариант: если инфекционист поставит вашему мужу диагноз бешенства, то, разумеется, вас будут лечить за счет казны.

— Так пусть ставит поскорее!

— Хорошая идея. Анна, кто у нас сегодня дежурит по больнице?

— Федор Федорович.

— Вот пусть он и организует осмотр Ивана Харитоновича. Тем более, Иван Харитонович — наш сотрудник.

— Но Федор Федорович того… — Анна покосилась на Харитониху.

— Ничего, если надо, он сможет, — я записал в журнале переработку, она пойдет в оплату, как сверхурочные, век бы их не иметь. — Если что, я теперь домой.

— А как же я? — спросила Харитониха.

— Как только Федор Федорович поставит диагноз бешенства, я тут же вернусь, — успокоил я жену сторожа. — Вернусь и сделаю вакцину по всем правилам антирабической науки.

Ушел я без сожаления. Дело свое сделал, рану обработал, а вакцинировать только из-за вздорной прихоти нелепой бабы — никогда.

А Федор Федорович выпьет нашатырю с водой, протрезвеет и развеется. Ему полезно.

Федор Федорович пил, и пил крепко, но его держали. Не сколько из жалости, просто другого невропатолога поди, найди. Невропатологом Федор Федорович был отменным. Знающим, опытным и даже известным. До буржуазного переворота (или революции?) он возглавлял кафедру нервных болезней в Черноземске и, подойдя к пятидесятилетию, совершил обычный для этих лет профессорский поступок, женился на студентке. И это бы не беда, но в порыве благородства Федор Федорович (заглазно — Фе-Фе) отдал семье квартиру и сберкнижку, решив начать жизнь сызнова на всех фронтах. Время тому благоприятствовало: Фе-Фе пригласили на должность заведующего кафедры в азиатскую республику, посулив и какой-то совершенно громадный оклад сразу, и чуть ли не трехэтажный дом вскоре, а затем и звание академика той самой республики.

Он и поехал. Провожали его слезно, кафедра рыдала, клялась в вечной любви и памяти, и лишь сознание того, что большому кораблю требуется большое плавание, как-то скрашивало горечь разлуки.

Но стоило профессору приехать в братскую советскую республику, как приключился очередной переход количества в качество. Выяснилось, что освободившейся от ненавистного русского ига стране требуются кадры исключительно титульной нации, а уж об окладах, жилье и академической мантии чужеземцу и думать нечего. Чемодан-вокзал-Россия, такой лозунг вывесили над входом в университет обретшие национальное самосознание студенты.

Фе-Фе и уехал. Вернулся в Черноземск немного напуганный, немного голодный, но предвкушающий радость воссоединения с любимым коллективом.