Александр Васильев - Наш собственный конец света

Я перестал мыться, из подвала вылезал только, чтобы сходить в туалет, поесть и побриться, на большее меня не хватало. И, закончив все немногочисленные дела, я вновь бросался в темный подвал, дабы вновь возложить свою руку на этот прекрасный камень.

Мысли о Вике стали мешаться с непонятно откуда взявшимися воспоминаниями о небольшом пустынном пространстве, с высохшей и потрескавшейся землей, обнесенном невысокими горами. Я вновь и вновь видел это место в своих ненастоящих воспоминаниях, и не мог понять, откуда они взялись.

Вскоре я уже был спокоен ко всем появляющимся странностям и непонятным побуждениям непонятно к чему. Я просто сидел и воспринимал все, что творилось у меня внутри и вокруг. Провалы в памяти стали чаще, и теперь, после очередного приступа, я обнаруживал себя не на своем месте. Я мог очнуться стоя на лестнице, ведущей из подвала, мог оказаться возле стены, или просто по другую сторону от камня. На кухне я начал обнаруживать свежие продукты, что натолкнуло меня на мысль, будто, во время провалов, я могу бывать где угодно, в том числе и ходить в магазин за покупками. Но это меня ничуть не смутило, а даже обрадовало. Ведь теперь мне не надо было оставлять камень и бежать в магазин или в туалет, или бриться — все это я делал во время провалов в памяти. А однажды я перестал хотеть есть…

Мысль о еде отозвалась в моем животе громким урчанием и болезненным спазмом. Интересно, когда я в последний раз ел? Нет, лучше не думать об этом.

Камень, это все он виноват. Этот чертов проклятый камень. Как же он чертовски тяжел, такое ощущение, будто он размером не с мяч для боулинга, а с целый автомобиль.

Веревка вновь сорвалась с камня, и я просто рухнул лицом в обжигающую землю.

Мысли о Вике, о пустыне, о символах, о моих провалах в памяти и, конечно же, о камне, становились все хаотичнее и хаотичнее. Я начал видеть камень в пустыне, а за ним тянулся шлейф, будто его кто-то тащил. В этой же пустыне, появлялся и образ Вики. Я видел, уже столь знакомые символы, на камне, как их рисует на песке моя девушка. А однажды я увидел мужчину, спокойно держащего этот камень в руке. Он мне показался знакомым, хотя я был абсолютно уверен, что раньше его не видел. Он был одет в черные одежды прошлых веков, а его длинные волосы седыми прядями ниспадали на плечи. Он, то улыбался, то с ненавистью смотрел куда-то вдаль.

Этот мужчина меня пугал, но мысли о нем все чаще и чаще появлялись у меня в голове. И я никак не мог от них избавиться. Сколь бы не старался думать о Вике или камне, я все равно возвращался к нему. Вскоре я начал вспоминать, кто он такой…

Подполз к камню, и навязал на него веревку. Из ладоней сочилась кровь, наполняя руки дикой болью. Но я знал, что мне осталось совсем немного, что все скоро кончится. Да и зов стал настолько сильным, что я просто не мог остановиться.

Раздирая легкие тяжелым дыханием, я поднялся на ноги и вновь потащил камень, вырисовывая на земле немыслимый узор.

Его звали Себастьян, он был колдуном.

Я вспоминал его жизнь день за днем. Вот он десятилетний плачет в разорванной одежде, а вокруг него бегают старшие мальчишки, обзываются, и кричат, что он сын ведьмы.

Вот он четырнадцатилетний подросток, жестоко дающий отпор всем, кто хоть косо на него глянет.

Ему пятнадцать, он хоронит мать. На могиле он один, больше никто не пришел. Могила за оградой кладбища, ведь только там ему позволили хоронить. Он не плачет, он рад. Умерла та, из-за кого у него никогда не было друзей и нормальной жизни, та, кто никогда не уделяла ему внимания, та, чьей смерти он желал с самого детства.

Вот он находит в подвале дома большую амбарную книгу и с опаской заглядывает в нее. И то, что он там находит, ему нравится.

Ему двадцать, жители города боятся и ненавидят его, но вновь и вновь кто-то отваживается прийти к нему и попросить наслать порчу или проклясть своего врага. Он вовсю практикует черную магию. Он доволен собой.

Ему тридцать, его волосы седы, а глаза белы. Он силен и могущественен. Он хочет большего. Он хочет вечной жизни.

В городе начинают пропадать младенцы. Убитые горем родители, зная, что в этом виноват Себастьян, идут к нему и умоляют вернуть им их чада. Но в ответ молчание. И тогда в людях над страхом побеждает злость и ненависть, и они толпой идут к колдуну.

Вот он выходит на гневные крики. Его хватают и связывают веревками висельников.

Он на виселице. В его белых глазах ненависть, а с уст срываются проклятья. Его голос смолкает, а губы что-то шепчут. Глаза мутнеют еще больше, и, вместе с последним словом, пол виселицы проваливается…