Александр Васильев - Наш собственный конец света

Несколько раз он думал изменить свой маршрут, выбрать более пустынные дороги. Но тогда его путь увеличивался на несколько дней, а этого он себе позволить не мог.

Урезанное из-за путешествия лечение и постоянно скапливающаяся усталость ухудшали его состояние с каждым километром.

Ярко-красные сосуды пульсировали все чаще, сдавливая стволы нервов с неимоверной силой. Комната становилась все меньше, напирая стенами на его истощенный разум. Жилы опутывали дверь, давили и ломали ее. Уже были видны первые трещины. И очень скоро в этой пульсирующей болью комнате совсем не останется места, и ее вечный раб будет вытеснен в проем разлетевшейся в щепки двери.

Он боялся не успеть. И потому гнал по дорогам, забывая о правилах, и о том, что может произойти, потеряй он управление от внезапной агонии.

Забыв о еде, таблетках и нормальном отдыхе, он гнал вперед, порой, не разбирая дороги, крутя руль наугад. Иногда его глаза застилали слезы, иногда туман усталости, но чаще пелена боли.

Останавливаясь на заправках, он горстями жевал таблетки, притупляющие его боль. И с затуманенным разумом, и плохо слушающимся телом выходил из машины.

Он никогда не помнил, как заполнял бак, платил и уезжал. Боль и лекарства просто затирали его память. Но, придя в сознание, он почему-то всегда вспоминал лица смотревших на него людей. Лица, в которых он видел отвращение, испуг и неприязнь.

Никто из них не знал, что перед ними человек изъеденный раком. Для всех он казался лишь законченным наркоманом или психом. Никто его не жалел и не собирался сочувствовать.

Но это нисколько и не было для него важным.

Все, на что он надеялся, что они не попытаются сдать его органам правопорядка.

Время превратилось в резину. Наподобие той, чей вкус он не забудет до конца жизни, и на которой навсегда останутся следы его зубов.

Дорога превратилась в сплошной кошмар. Но он ни о чем не жалел. У него была цель, до которой оставалось меньше дня пути.

Боль становилась все невыносимей. Пульсация отдавалась громким стуком в висках, а глаза, казалось, готовы были лопнуть.

Сначала белый туман заволок его взгляд, а затем и сознание. Последнее, что он успел заметить — стрелку спидометра, подергивающуюся на отметке 120.

Потом наступила тьма.

И пришло время искренней боли.

Комната затаилась. Пульсация красных нитей стала мягкой и приглушенной. Воспаленные стены тихо отдыхали в отдалении друг от друга. В темном углу лениво замер чужеродный клубочек.

В комнате витал влажный воздух с запахом свежести и вкусом соли на губах. Легкая прохлада и сильный ветер взбудоражили тысячи мурашек, в мгновение ока зароившихся по всему телу. Прохлада была великолепна, заполняя все пространство, она приятно охлаждала разгоряченное тело.

Приоткрыв глаза, он увидел черное небо. На котором, словно на бархатном сукне, раскидали миллиарды бриллиантов-звезд.

Очередной порыв ветра принес с собой соленую влагу.

Он лежал на чем-то мягком и влажном, и, проведя по нему рукой, ощутил песок.

С осторожностью он повернул голову влево. В трех метрах стояла его ауди. Поцарапанная и с множеством вмятин, она смотрела куда-то вдаль сквозь разбитое ветровое стекло.

Сделав глубокий вдох, он поморщился от появившейся боли в груди. И медленно выдохнув, повернул голову вправо.

Соленый морской прибой вновь овеял его тело и заполнил легкие свежестью.

Облизывая песок, черная вода упрямыми волнами набегала на берег, и, не в силах удержаться, уходила вновь.

Время застыло, позволив насладится видом ночного морского пейзажа.

В первый раз он видит море вживую…

И в последний раз закрывает глаза, пытаясь запомнить картинку…

Дверь в его комнате не разлетелась, как он представлял себе это раньше. Она просто исчезла, оставив пустой проем.

В последний раз он взглянул на море, на звезды, зарыл руки в песок и, сделав глубокий вдох, уже не ощущая боль в груди, шагнул в черную пустоту дверного портала.

Камень манил, притягивал к себе взгляд, заставляя забыть обо всем. И лишь усталость во всем теле и боль в изодранных в кровь руках не давали мне продолжить дело.

Дело. Смешно.

Чем я занимаюсь? Для чего все это? Я даже не могу себе представить. Знаю лишь одно, — камень, в нем все дело: он зовет, он притягивает, заставляет…

Снова мой взгляд направлен к нему, и я не могу сопротивляться. С трудом встаю, ватные ноги еле держат, но и сидеть на высушенной и потрескавшейся от жары земле уже было невозможно. Ноги гудели, а рук я уже почти не чувствовал.