Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Вначале подобная перспектива ошарашила, вызвав всплеск негодования и бурю эмоций. Но теперь Отто понимал, что это к лучшему. Наступило умиротворённое чувство ПРИЧАСТНОСТИ. Теперь он не один. Их много. И они знают всё-всё. Не совсем. Но почти. И единственный выход – слияние, ибо только тогда он, НЕТ – МЫ! – достигнем вершины мироздания.

Он уже начал чувствовать вкус и запахи. Радиоволны пахли мылом и напоминали жестковатые, недоваренные макароны. Инфракрасное излучение – вязкое и приторно-красное, как кетчуп. Сухие пряники – альфа-частицы. Кислые клюквины – гамма-лучи. Прохладные простоквашины – магнитные волны. Солоноватый песок – рентген. Но всё это стояло на свадебном столе, к которому не пускали. Ещё не все гости съехались. А пока стой и облизывайся, развлекаясь напитком человеческих мыслей. Тягучее вино из чёрной смородины. Так впитывается страх. Вопреки логике он безвкусен, но питателен. Витаминизирован и способствует пищеварению. А вот тёмно-розового напитка следует не пригублять. Чернила безрассудности и бесстрашия. Зеленоватое ситро неопределённости. Серебряный коктейль лени и трусости. А это что такое? Прозрачное и горькое? Нельзя употреблять! Ни в коем случае! Рвотное. Любовь, сострадание.

Отто знал, что где-то напитки льются рекой, текут из посуды в посуду, заставляя людей вытворять невиданные ШТУКИ. Отхлебни апельсиновый сок самосохранения, добавь коньяк ненависти, размешай медной ложкой зависти и лей через край! Веселуха! Темнее всего под лампочкой. Чем дольше сигнал, тем выше степень отражения. Иначе как объяснить, что город сходит с ума, а этим, в лесу, почти ничего? Возможно, их берегут специально, как вынянченных, изнеженных пивом телят, для изысканных блюд? Но теперь уже скоро. Хозяин в пути.

И ещё. Странное ощущение, что его разорвали пополам. Чувство утраты, словно где-то бродит брат-близнец, украденный в детстве из колыбели. Но день начинается. К свадебному столу собираются гости. Добро пожаловать!

…Проснувшись, Маруся почувствовала тепло и тяжесть мужских рук. Так иногда случается. Всё происходит само собой: она прижалась, он принял её как дар. Так и проспали полночи, обнявшись. Тепло от костра справа, тепло мужчины слева… Когда шли к реке усталые, злые и голодные, всё равно осматривались. Может быть, Сашка и не удрал, а спрятался где-нибудь, может, заснул, может… Беспокойство охватило её, сжимая грудь. Непонятно откуда, но она знала, что Шурик умер. Это знание, подобно противным преследующим голосам, хотелось опровергнуть. Иван насупясь плёлся сзади. За ним не следили. Куда он денется связанный и без оружия в глухой тайге? За дорогу тот не обронил ни слова.

Молчун так же понимал, что ночью нечто произошло. Но думал не о Шурике, а о Марусе. Почувствовав рядом тёплое женское тело, он ощутил, как старый скряга в штанах всколыхнулся. Десять процентов! Десять процентов. Цифра вспыхивала в мозгу при каждом шаге. Переворошив гору литературы, он искал объяснения своим болезням, связь между ними и, конечно же, способы лечения. Справочники лгали. Философия блуждала. Художественная литература сюсюкала. Головные боли и импотенция. Выход – десять процентов… Молчун прицепился к тросу первым. Возможно, если бы не был занят мыслями, обратил бы внимание, как страховочная верёвка подозрительно сильно раскачивается, словно кто-то только что переправился к ним с того берега. Слабое беспокойство: «Ветер?» тут же схлынуло, прогоняемое заботой об отряде. Балагур прицепил к страховке Ивана, помог обвязаться Марусе, делая это нарочито неуклюже, словно лапая. Молчун осмотрелся и, выдохнув, пустился в полёт над рекой. Потом он винил себя за поспешность. Надо было что-то сказать, предупредить. Пусть бы ждали.

Он не достиг и середины переправы, как все четверо оказались болтающимися над рекой. Если крепление ослабло, они полетят верх тормашками на пенящиеся валуны. С тросом что-то было не так. Оглядываясь на команду, натыкаясь в большинстве случаев на пустое, безразличное лицо Ивана, Молчун поздно сообразил, что сила инерции несёт его прямо в объятия огромного медведя. Косолапый облюбовал трос, как гусли, бил по нему лапой и скалясь внюхивался. Исполинский мячик головы одобрительно кивал приближающимся путникам. Сутулая спина разогнулась, и медведь поднялся на задние лапы. Прыгнул, подобно хромой лошади, старающейся преодолеть барьер, и повис на тросу всей тяжестью. Где-то шестым чувством Молчун видел, как выскальзывает из крепления клин.