– УЙДИ… ТЫ… СТЕРВА… УБИРАЙСЯ! – их замешательство одновременно льстило надеждой и пугало.
Шурик, до предела распахнув тёмные телячьи глаза, в которых бесконечная меланхолия сменилась неописуемым ужасом, продолжал вопить, всё ещё пытаясь оторвать намертво вцепившиеся в автомат пальцы, слушая как в голове разворачивается страшный из-за непонятности диалог.
– ТЫ… НЕ СТАНЕШЬ… МЕШАТЬ… НАМ…
– Какое мне дело до неуклюжих какашек? Я не вмешивалась, пока не коснулось меня. Зачем приволокли в подвал нежиль?
– КТО… ТЫ… СТЕРВА? – вопрос дался кузнецам с особым трудом.
– Я здесь много лет. Вам, новичкам, и не снилось. Уважайте закон, иначе будете иметь дело с Хозяином Гор. ОТДАВАЙТЕ ТО, ЧТО МОЁ!
Сашка ждал ответа, дрожа от понимания, что он не важен. В любом случае с ним произойдёт нечто невообразимое. Он попытался прислушаться к тем, внутренним Шурикам, но его страх передался и им, усиленный троекратно. НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ! МА-А-АМ-МА-А!!!
– МЫ… ПОДЕЛИМСЯ! ЭТО ВСЁ! ПРОВАЛИВАЙ! УБИРАЙСЯ!
– Сдохните! – досадливо сдалась девчонка. – Возьму сама!
Тяжёлый голос расхохотался громовыми раскатами, оглушил, смял, заволок Шурика, оставив лишь ужас в тёмных глазах. Автомат залаял проснувшейся собакой. И Сашка вспомнил, что умел летать. В последнюю секунду он вырвался из своих плеч, рук, живота, пытаясь забыть о боли, которая лоскутами спадала с него, и устремился в небо. Где-то внизу на пыльной дороге непонятная скорчившаяся фигура завалилась на бок, обнимая автомат. Всё вместе напоминало геодезическую треногу: патлатая голова, ноги, приклад. Тёмно-зелёные, искусанные туманом, кроны манекенно изображали невозмутимость. Он летел над лентой реки, разметав по небу руки, ощущая первозданную лёгкость. Как он мог столько лет носить на себе тяжелейшую ношу из трёх отвратительных существ: флегматично-дремлющего, аналитика и испытывающего раздражения? Они прятали его, образуя скорлупу. Но теперь он вырвался, вместе с красноватой жидкостью просеиваясь сквозь грудь, и может делать то, чего так долго был лишён – летать. Его не интересовало, куда и зачем, просто свобода стала его зыбким и прозрачным телом, к которому, кстати, прикоснулась лёгкая, но властная тень.
Теперь он знал, куда должен лететь. Знакомое окно за сросшимися корень в корень елью и рябиной. На этот раз дом предстал во всей красе ослепительного блеска мраморных колонн и выложенных серебром ступенек. Резной работы рама распахнулась. Зачем? Он спокойно мог бы пролететь сквозь стекло.
– Наконец-то! – Ира раскрыла навстречу руки, обхватила натруженные полётом плечи и прижалась прозрачным лицом к обескровленным губам. – Я так ждала!
– А этот? Почему он здесь? – Шурик заметил у её ног потрясающего своими размерами белого пса. Тот тёрся об их сплетённые тела и приветливо крутил хвостом. В мудрых глазах лучилась искрения радость.
– Барс теперь с нами, – целуя, шептала Ирина. – Нас стало трое. Мы вместе будем охранять клад моего отца…
Что мне пули?
Обычные пули,
Эти пули меня не убьют.
А. Жигулин
Борис ёжился от утренней прохлады, поддерживая огонь, разглядывал обнимающуюся спящую пару и думал о своей жизни. Семейный альбом со снимками многолетней давности покоился на коленях. Словосочетание «прожить жизнь» стучалось в висках. Что оно значит? Дни скользят меж пальцев, унося в бездну неуспевающие прочувствоваться «непрожитые» мгновения. Кажется, что ещё многое впереди, многое предстоит, стряхиваешь налипшие на пальцы воспоминания. А оглянешься – тебе вслед глядят мертвецы. Иногда, кажется, что это именно они проглатывают уходящее время.
Но Кэт и девчата всегда были рядом. Молчун прав, Боря ежедневно ожидал их возвращения, продолжая бороться с реальностью и не веря в смерть. Во сне он часто видел их живыми, здоровыми и весёлыми, иногда и в самом деле забывал, что теперь дома его не ждут. Продолжал невзначай хвалиться школьными успехами Оли и Люды, на полном серьёзе сообщая, что Катя в командировке, занята новой перспективной работой. Иногда даже сам в это верил. Он разговаривал с ними, советовался с ними, обижался на них. И только старый альбом возвращал в грубую жизнь, которую необходимо доживать.
Какой в ней остался смысл? Борис с удивлением обнаружил, что способен бояться. Ощущение страха от внешних источников не могло посоперничать со страхом перед самим собой. Он опять – в который раз – осознавал свою неуклюжесть, которая, как правило, приводила к неправильности. Он давно понял, что всё НЕПРАВИЛЬНОЕ исходит от него самого. Так разбивается любимая чашка, так наступаешь во время танца на ноги любимой девушке, так забываешь взять сдачу в магазине и теряешь в транспорте зонт. Никто в таких случаях не виноват. Только сам. До восьми лет Борис писался и каждое утро, вставая с мокрой постели, ожидая очередную порцию упрёков со стороны матери, краснел от осознания неправильности своего поступка. ДРУГИЕ ДЕТИ ТАК НЕ ПОСТУПАЮТ! И чувство вины за свою беспомощность продолжало преследовать, словно липучие «собачки», которые, отдираемые от штанины, цепляются к рукаву. Овладев своей первой женщиной, он почувствовал панический страх, оттого что – возможно – ДРУГИЕ НИКОГДА НЕ ПОЗВОЛЯЮТ СЕБЕ ПОДОБНОГО! Испортив фотоснимок, ужасался, потому что ДРУГИЕ снимки вышли превосходно – значит, он опять что-то сделал неправильно.
Читать дальше