Дэвид Шоу - Черные крылья Ктулху [Истории из вселенной Лавкрафта]

Но сперва следовало довершить начатое. Я поудобнее перехватил ружье и пошел к разрытой могиле. Роса на высокой траве еще не высохла под жаркими солнечными лучами. Переступая через труп, я обнаружил, что у меня промокли ботинки. Это расстроило меня больше, чем смерть ребенка.

Ее труп лежал в высокой траве, став лишь обителью слов, вырезанных на лице тем самым ножом, которым девчонка разделывала покойников и которым хотела прикончить меня. Все, что от нее осталось, — предсмертный оскал и мертвые глаза, глядящие на солнце, точнее, ни на что не глядящие. Вот и для меня она была ничем — в смерти все они становились ничем. И не важно, что они с собой творили ножами и напильниками, не важно, что они делали с теми, кого убивали, или с теми, кого выкапывали из могил. Они были ничем, и думать о них было незачем.

Потому что и без них проблем хватало. К примеру, те твари, что заражали детей, плюясь кровью. Иногда они вылезали из могил. Иногда — из багажников, из мясных складов, из моргов. В общем, они всегда зарождались в трупах, а трупов сейчас было много.

В развороченной могиле ничего необычного не оказалось — обглоданные кости и багровые шматы плоти. Лежали без движения. Хорошо. Я занялся делом. Свалил трупы кровомордых в могилу, сходил в тополиную рощу на склоне горы у кладбища за канистрой бензина, которую захватил с собой из пикапа. Вылил бензин в яму, швырнул туда же канистру — лень таскать ее за собой, да еще с раненой рукой.

Чиркнул спичкой и разжал пальцы.

В яме полыхнуло, огонь с ревом разгорелся.

Заскворчал жир. Я отвернулся. В долине уже слышались новые звуки. Глухой, хриплый рык. В леске у похоронного бюро трещали ветки. Между стволами протискивалась какая-то огромная тварь, — судя по всему, три моих выстрела ее не испугали.

Встречаться с ней не хотелось.

Я поспешно скрылся в тополиной роще.

Барнс жил в перестроенной сторожке лесничего на дальнем берегу озера. Другого жилья поблизости не было, и я уже несколько месяцев сюда не заглядывал. В доме Барнса остались кое-какие медикаменты — ими мы разжились в местной больнице. Если повезет, их никто не тронул.

Грунтовая дорога, ведущая к дому Роя, густо поросла сорной травой. Значит, сюда никто не приходил. Разумеется, колеса пикапа проложат колею в сорняках, но ничего другого не оставалось. Рану надо было обработать, и чем скорее, тем лучше. Придется рискнуть. Рискуешь всем и всегда, где больше, где меньше. О мелких рисках обычно не беспокоишься.

Я свернул с шоссе. Грунтовка была в колдобинах, поэтому я ехал медленно. Раненую руку дергало каждый раз, когда колесо попадало в яму. Наконец я припарковался у восточной стены сторожки. Ступени крыльца заскрипели под шагами. Взяв на изготовку пистолет Барнса, я вошел в дом.

За прошедшие месяцы внутри ничего не изменилось. Заляпанная кровью куртка Барнса висела на крючке у двери. Его очки лежали на журнальном столике. Рядом с чашкой недопитого кофе, покрытого слоем плесени. Все это меня не интересовало. Мне нужен был шкафчик в ванной, дальше по коридору.

Отлично. Все медикаменты на месте. Я разделся до пояса, промыл нож физраствором из пакета для внутривенного вливания, как мог, остановил кровь. Порез оказался неглубоким, могло быть и хуже. Я зашил его изогнутой хирургической иглой, перевязал и принял двойную дозу антибиотиков. Потом вспомнил о промокших ботинках. Присел на крышку унитаза и рассмеялся — тоже мне, нашел, о чем беспокоиться. В спальне первого этажа, где я жил летом, обнаружилась пара «вольверинов». Я переобулся в сухое.

На кухне я открыл жестянку чили с мясом, отыскал ложку и вышел на старый причал. За сторожкой виднелись проржавевшие качели, установленные кем-то из прошлых владельцев, и песочница. Барнс не был женат, детская площадка ему была ни к чему, но сносить ее он не стал. Да и зачем? Работы много, а толку никакого.

Я ненадолго остановился, всматриваясь в тени под качелями. Причал был узкий и шаткий. Рядом с ним стоял лодочный домик. Я прошел мимо лодочного домика, уселся на край причала. Жевал холодные консервы. Налетел ветерок, зашептались камыши. По небу пролетела гусиная стая. На юг. Солнце зашло. Опустились сумерки.

Было тихо. Мне это нравилось. С Барнсом, бывало, тишины не дождешься. Уж очень он был любопытным. Любил поговорить о том о сем, особенно о том, чего не мог понять. Например, о монстрах, выползающих из трупов. Барнс называл их младшими демонами. Вычитал это в одной из книг, найденных в искореженном «крайслере». У него были свои соображения по поводу монстров. Летом он постоянно излагал мне эти соображения, но я в дискуссию не вступал. Меня от разговоров корежило. И от Барнсовых соображений тоже… Все эти «а может», «а что, если». Барнс только о них и говорил.