Джон Ширли: Черные крылья Ктулху • 2 [Восемнадцать историй из вселенной Лавкрафта] [сборник]

Каковы отличительные черты «лавкрафтианского» рассказа? Вопрос только кажется простым; на самом деле за ним скрывается множество неясностей, двусмысленных толкований и парадоксов. Термин «лавкрафтианский» может охватывать широкий круг произведений — от самых откровенных подражаний, пытающихся (как правило, безуспешно) имитировать плотную, вычурную прозу Лавкрафта и банально использующих его богов, персонажей и места действия, до оригинальных историй, лишь частично основанных на лавкрафтовских темах и образах, и вплоть до пародий, как вполне уважительных («К Аркхему и звездам» Фрица Лейбера), так и не лишенных сарказма («Хребты бессветия» Артура Кларка). В серии «Черных крыльев» я поставил себе целью всячески избегать первых, при этом продвигая вторые и, уже в меньшей степени, третьи из вышеупомянутых типов произведений. Давно прошли времена, когда Август Дерлет или Брайан Ламли могли придумать нового бога или запретную книгу, заявляя, что «работают в лавкрафтовской традиции». Что требуется сейчас, так это более изобретательное и глубокое внедрение лавкрафтианских элементов в текст, чтобы они органично сочетались с собственным стилем и мыслями автора.

С учетом вышесказанного для авторов и читателей в равной степени важно понимание как сущности вселенной Лавкрафта, так и литературных приемов, которые он использовал при изложении своих эстетических и философских принципов. Одним из главных успехов современных исследователей творчества Лавкрафта стала убедительная демонстрация того факта, что Лавкрафт был чрезвычайно серьезным писателем, который — согласно его письмам и очеркам — постоянно обращался к ключевым вопросам философии и пытался найти ответы на них средствами литературы ужасов. Каково наше место в макрокосмосе? Существует ли бог — или боги? Какая судьба в конечном счете ждет человечество? Эти и другие «большие» вопросы неизменно поднимаются Лавкрафтом в манере, свойственной для его «космического» мировосприятия, выверенными штрихами он передает мимолетность и хрупкость человеческого бытия в беспредельной вселенной, которой, в свою очередь, недостает ясной цели и предназначения. При этом сильная привязанность Лавкрафта к родным местам сделала его своего рода регионалистом, оживляющим историю и топографию Провиденса, Род-Айленда и Новой Англии в целом, чтобы на фундаменте этой незыблемой реальности воздвигать свои космические умопостроения.

То, каким образом современные авторы используют эти и другие идеи и темы Лавкрафта в своем творчестве, мы можем видеть на примере произведений из данного сборника. Космических масштабов безразличие заложено в основу рассказа Мелани Тем «Георгины», и здесь для передачи эффекта не требуются какие-то ужасные или сверхъестественные подробности. Уникальный в своем роде топографический — даже археологический — хоррор, какой мы наблюдали в «Хребтах безумия», отчетливо присутствует в рассказах Ричарда Гэвина «Обитель падших» и Дональда Тайсона «Безликий». Том Флетчер при работе над вызывающим чувство тревоги «Видом» вполне мог вдохновляться клаустрофобным ужасом лавкрафтовских «Снов в ведьмином доме». «Другой» Николаса Ройла предлагает изысканно-жутковатый подход к теме идентичности — теме, присутствующей в таких произведениях Лавкрафта, как «Изгой» и «За гранью времен».

Многие истории Лавкрафта связаны со вмешательством чужеродных сил в жизнь обычных людей, и эту сложную тему — очень по-разному, но равно увлекательно — подхватывают Джон Лэнган («Расцвет») и Джонатан Томас («Хозяин Котовьих топей»). Рассказ Томаса по характеру и обстановке перекликается с «Зовом Ктулху», как и — на свой лад — произведения Джейсона Экхарта «Тогда отдало море мертвых…» и Брайана Эвенсона «Неликвид Уилкокса». «Невеста гончей» Кейтлин Р. Кирнан отдает дань уважения лавкрафтовскому «Псу», а рассказ Ника Маматоса «Мертвые носители» сюжетно связан с «Шепчущим во тьме». Однако во всех этих случаях проработка персонажей заметно отличается от собственно лавкрафтовской, что поднимает их над уровнем обычных подражаний и стилизаций. Разрыв материи вселенной в рассказе Даррелла Швейцера «Часовой Король, Стеклянная Королева и Человек с Сотней Ножей» подается как слияние фэнтези и хоррора, тогда как «Ожидание в мотеле „Перекресток“» Стива Резника Тема сливает воедино место действия и образ главного героя на общем фоне, который иначе как «лавкрафтианским» и не назовешь.