Лин Яровой - Прогулки по лунным дорогам [СИ]

— Это срочно, Ань!

— Сейчас… Держи!

Я забрал из рук девушки серый чемоданчик и разложил у себя на коленях.

— Что ты хочешь? — спросил Андрей.

— Сейчас, — ответил я. — Где-то должен быть… Ага, нашёл. Секунду…

— Господи! Как воняет! Что это за хрень?

— Нашатырный спирт, — ответил я после некоторого замешательства.

— Закрой её быстрее.

— Сейчас… смочу салфетку. Всё. Готово. Как только почувствуешь, что тебя начинает рубить — говори.

— Окей, понял.

— Как далеко до Москвы?

— Прилично, — ответил Андрей.

Немного погодя, он добавил:

— Нам главное — не в Москву попасть, а выбраться из этой низины. Мы здесь, как в котле. Выберемся на холмы — будет легче.

— Чёрт возьми, какой-то ад. Неужели и вправду каждый год такая херня?.. Слышишь? Андрюх… Андрюх? Твою мать!!!

Я едва не сломал Воронцову нос, тыкая в него салфеткой.

«Тойоту» вновь закидало по полосе. Раздался скрип тормозов и визг покрышек. Через секунду Воронцов сумел выровнять автомобиль.

— Сбрось скорость, — сказал я.

— Если сброшу — задохнёмся.

— А если не сбросишь, расхуяримся на ближайшем столбе. Сбрось скорость!

— Хорошо.

Андрей отжал педаль газа, и «Тойота» поехала чуть медленнее. Через пару секунд воздух в машине стал едким и вязким. Даже современные системы фильтрации не справлялись с потоком густого дыма. Я смотрел в окно и с ужасом представлял, что сейчас чувствуют водители «Жигулей» и стареньких иномарок.

— Как далеко до подъёма?

— Минут пять, — ответил Андрей.

Голос Воронцова, и без того хриплый, превратился теперь в сухой скрежет. Я с трудом разбирал слова, но следующую фразу понял с первого звука:

— Нашатырь…

Вновь поднёс салфетку к лицу Андрея. Тот сморщился, моргнул пару раз и потряс головой.

— Господи, какая гадость! — сказал он.

— Потом мятой будет пахнуть.

— Жаль с дымом так не прокатывает.

— Далеко ещё?

— Почти выехали.

Через минуту «Тойота» поднялась на возвышенность. Дышать и вправду стало легче, и в какой-то момент мы даже попробовали приоткрыть окно. Правда, тут же сообразили, что это было чересчур смелой идеей, и, задыхаясь от гари, подняли стёкла обратно.

Так мы и ехали с задраенными наглухо окнами, думая каждый о своём, пока через полчаса на горизонте не показалась Москва. До городской местности было ещё далеко, шоссе тянулось на юг, окружённое редкими перелесками, но даже отсюда можно было догадаться о приближении к столице. К тому моменту солнце закатилось за горизонт, однако вопреки здравому смыслу небо на юге не потемнело — там было светло, словно днём.

Третье зарево, увиденное нами сегодня, в своём величии превосходило как отблески лесных пожаров, так и вспыхнувший закат самого солнца.

Это была Москва.

Пылающая столица нарушила законы самой природы и загрязнила небо искусственным светом так же, как когда-то давно её фабрики загрязнили воздух и реки. Она горела, словно искусственная звезда, и притягивала взгляд переливами золотого сияния. Москва была центром мироздания. Она устанавливала правила для остального мира.

И мы направлялись в самое её сердце, чтобы эти правила изменить.

В столицу въехали вместе с бурей. Гроза накрыла город свинцовыми тучами, и в небе словно раскрылась дыра в океан. Дождь лился не ручьями, а стенами. Дороги превратились в грязные реки — машины утопали в них. Движение встало, и поездка превратилась в нелепое дерганье среди сигналящих автомобилей.

Андрей нервно постучал по рулю.

— Чёртовы пробки. Мы ещё даже не в центре.

— Здесь всегда так? — спросил я.

Воронцов посмотрел на приборную панель, где мерцали электронные часы — они показывали двадцать два — двадцать два. Хоть желание загадывай.

— Обычно в это время свободно, — ответил Андрей. — Всему виной чёртов дождь. Власть закатывает тротуары под плитку, а ливневка как стояла забитой, так и стоит. Чувствую, до Садового мы доберёмся лишь к ночи.

— Это не из-за дождя, — раздался голос позади.

Мы вздрогнули и обернулись. Аня так долго молчала, что мы начали забывать о её существовании.

— Город стоит не из-за дождя, — повторила девушка.

Несколько секунд я, словно заворожённый, смотрел на Луконину. Её спина выпрямилась. С лица исчезли страдальческое выражение и бледнота. Растрепанные волосы вновь были собраны в два пышных хвоста, а глаза, ещё недавно стеклянные и опустошённые, теперь горели уверенностью. В них блестел пугающий огонёк.