Кейт Хэмер: Похороны куклы

– Уймись. Она сказала, что приедет и заберет тебя завтра, в это же время, если хочешь.

– Передай, чтобы куклу взяла, – внезапно говорю я. – Когда поедет, пусть возьмет куклу, которая была у Анны в вещах.

– Зачем?

– Не знаю. Просто хочется взглянуть на нее еще раз.

– Ну да. Мне нужно туда заехать, забрать оставшиеся вещи, сегодня днем. Я ей скажу.

Я вижу, как Мик вздрагивает и впивается в меня взглядом. Опускаю глаза и понимаю, что он только что заметил наконечники своего воротника, висящие у меня на шее.

Когда он уходит, я кричу ему вслед:

– Какой была моя мать?

Но он не слышит, он так и продолжает вышагивать длинными ногами по мокрой траве.

Я долго сижу с рождественскими розами в руках. Возле мокрой клумбы появляется маленькая серая фигурка. Кривые чахлые ножки несут ее по траве, наискосок, поперек следов Мика.

Тень забирается рядом со мной на скамейку, и я ставлю ему под бок горшок с цветами. Он сидит и смотрит на них, словно это самое удивительное, что он когда-либо видел. Бутончики такие яркие, что кажутся цветной пленкой, наложенной на его чернобелую жизнь.

Я позвала маму и папу, и, кажется, волны, поднятые ими, все еще ложатся к моим ногам. Мой отец, Льюис Блэк, прибыл в виде письма. Оно пришло в хрустящем толстом конверте. Когда я открываю конверт, из него на белое больничное покрывало выпадает коробочка. Для начала я читаю письмо.

Дорогая Руби,

Так странно писать тебе, спустя все эти годы. Я подумал, что нужно. Я понимаю, что, если не свяжусь с тобой и не скажу, как поступить, ты будешь всю оставшуюся жизнь меня искать. Хочу объяснить, почему эти поиски ни к чему не приведут. Так странно, что мы встретились, когда ты не знала, что я твой отец, и что краткое время, что мы провели вместе, окончилось пожаром. Я хотел бы сказать тебе, что всегда собирался тебя вернуть, все эти годы, но мы оба знаем, что это чушь собачья. Если я и не добился в жизни ничего путного, то попытался хотя бы обрести некоторую честность. Возможно, тебе будет трудно в это поверить, учитывая, сколько всего случилось, но я не угадываю, что думают или не думают другие, уже нет – они сами решат, что и как, это не мое дело.

Самое большее, что я могу сказать, – это, наверное: у меня была смутная мысль, что когда я добьюсь успеха в жизни, приеду и отыщу тебя. На самом деле я так и не приблизился к этому, я всегда надрывался, дела шли то хуже, то еще хуже, только лучики света пробивались время от времени; бизнес, неудача, неудача и снова неудача, потом небольшой успех, который помогал мне продержаться еще немного. Может быть, мне нужно было попытаться наладить свою жизнь, найти работу – какую угодно, – которая позволила бы мне ровно встать на киль, но я просто не той породы, и на меня достаточно посмотреть, чтобы это понять. Все это понимали с первого взгляда. Мой отец так точно.

Руби, я уезжаю навсегда. Поджог – серьезное правонарушение, за такое власти меня просто так не отпустят. Думаю, ты понимаешь, о чем я. Я сделал для тебя так мало, но это я сделать могу – позволь мне. Я говорю тебе все это, чтобы объяснить, Руби, чтобы спасти тебя. Ты меня больше не увидишь. В том, что я могу для тебя сделать, есть смысл, это нечто настоящее, не признание на открытке в коробке конфет, надеюсь, ты это чувствуешь; я – да. Пойми меня и действуй, исходя из этого. Твою вину я взял на себя.

Я хочу, чтобы ты знала, Руби, что, когда ты родилась, твоей матери едва исполнилось восемнадцать, а мне было девятнадцать. Извиняет ли это нас? Возможно. В то время я искренне думал, что тебе будет лучше с ее семьей. И, по правде говоря, после того как Анна умерла, мне стало трудно смотреть на тебя, не чувствуя, что сейчас у меня разорвется от вины и стыда сердце. Мы оба были молоды, мы были не готовы, но хотел бы я, чтобы ты увидела свою маму такой, какой увидел ее я, когда она сидела в послеродовой палате, держа тебя на руках, такая гордая и непокорная. Из-за этого я снова в нее влюбился, из-за того, что увидел ее такой. Я пришел в роддом только из чувства долга, сказать ей, что попытаюсь помочь деньгами, как смогу, но потом я опять влюбился, и случилось все, что случилось. Твоя мама старалась – но заболела. Не суди ее строго за то, что она заболела. Я должен был остаться с ней в день нашей свадьбы, а не убегать, пытаясь заработать деньжат. Я на самом деле это понимал, даже тогда. Она старалась изо всех сил, но я не очень старался, теперь я могу это признать. Мы были молодыми дураками. Не позволяй нашей дурости испортить тебе жизнь.