Кейт Хэмер - Похороны куклы

Я не могу отделаться от ощущения, что мы тогда стояли в начале спирали. Она уже выстроилась, и у нас не было выбора, нам оставалось только скользить по ее виткам. Твоя мама умерла в одиночестве; никто даже не догадывался, зачем она вернулась в лес, когда разбилась на машине, чего она хотела. У нее были проблемы с головой, Руби. Знай это.

Недавние события на холмах начались в то далекое время. Урожай, о котором ты знаешь, обязан был покрыть все долги. Обещания должны были исполниться, несколько человек, которые мне помогли, ждали своих денег и собирались вскоре прибыть. Огонь с этим покончил. То, что обещания я не сдержал, – это еще одна причина, по которой мне нельзя возвращаться.

Еще я хочу, чтобы ты поняла, что не нужно переоценивать семью. Мой собственный отец меня не любил. Я тогда этого не понимал, не понимал до конца. Было только неуютное покалывание внутри всякий раз, как мы встречались. Только годы спустя я полностью это осознал, понял однажды, возвращаясь ночью домой по темной дороге. Прошло столько лет, но я упал из-за этого на колени прямо посреди дороги, такой это был удар.

Я говорю тебе об этом, чтобы у тебя была возможность пойти другим путем и не тратить свою жизнь впустую, не дергаться, как марионетка на ниточках, в руках тех, кто тебя создал, даже не понимая, что тобой управляют. Будь сама себе хозяйкой, Руби. Сама выбирай свой путь. Сбрось путы – вот что это такое, – и лети свободно.

Посылаю тебе то, что осталось у меня от твоей мамы, от моей любимой Анны, моей лесной девочки. Это наше обручальное кольцо. Я сам не знаю, что хочу этим сказать, но подумал, тебе, возможно, будет приятно, если кольцо останется у тебя.

Я бы подписался как-то вроде «неизменно любящий тебя отец», но, уверен, ты сочтешь это всего лишь горькой шуткой. Вместо этого скажу – Будь храброй.

Я открываю черную коробочку; бархат на ней местами вытерся до кожи. Кольцо блестит в бархатном гнезде, и я иду искать Тома, чтобы показать кольцо ему.

Доктор Брэннон говорит, что держать меня в больнице больше незачем. Он завтра меня выпишет. Думаю, персоналу мы надоели до чертиков. Том почти весь день проводит у меня в палате, потому что лежит в мужском отделении, а там не уединишься. Мы подолгу гуляем и тащим в больницу грязь. Мы разбрасываем по кровати журналы, конфеты и газеты, мы жуем ириски. В нос мне все равно бьет запах дезинфекции. Тому придется задержаться подольше – по крайней мере, пока ему не снимут повязку с груди. Я так пока и не виделась с Элизабет. Когда она приходит, я притворяюсь, что сплю. Не могу пока с ней говорить. Не после того, что натворила.

Барбара приезжает на машине, чтобы отвезти меня на кладбище. Я раньше не видела ее за рулем.

– Что ж, придется привыкать делать все самой, – бодрится она. – Что скажешь про Мини? Я купила ее за сто пятьдесят баксов.

Машина ей нравится, сразу видно.

На заднем сиденье лежат лилии, пахнут на всю машину. Меня удивляет, с каким вкусом они выбраны, они такие изысканные – Барбара всегда любила броское и яркое, – но потом я вспоминаю, что это похоронные цветы.

Мы выезжаем; кладбище разрослось из маленького погоста при каменной церкви, стоящей по соседству. Все могилы на погосте старые, но, когда начинается кладбище, они становятся все новее и новее. Словно поле затапливает белым камнем; уже дошло до середины. Церковь и кладбище в сердце леса, все окружено кольцом деревьев.

День сегодня мягкий, прохладный и мокрый. Деревья толпятся вокруг нас темной стражей. Они еще не скоро выпустят весеннюю зелень. В воздухе висит запах дровяного дыма. Его можно учуять за мили отсюда.

– Показывай, – говорю я, но, произнося это, понимаю, что не хочу видеть. – Нет. Поехали.

– Могла бы и взглянуть.

Я закрываю глаза руками.

– Нет. Нет. Больше не хочу.

Слишком похоже, что сейчас все и кончится.

– Давай. Пора уже. Надо было тебя сюда привезти, когда ты была маленькая. Чтобы ты принесла ей пучки подснежников или примулы. Поговорила с ней. Мы все сделали не так.

– Неважно, – произношу я. – Хорошо, я посмотрю издали. Всего секундочку.

Я нащупываю в кармане куклу.

Барбара указывает могилу. Моя мама через три ряда. Она лежит с теми, кого хоронили в шестидесятые.

– Я подожду в машине, – шепчет Барбара, положив цветы возле меня.

Даже теперь она держится на расстоянии от сестры.

Могила издали похожа на кровать. Как будто моя мать просто выспится там, а потом встанет в своем платье цвета лютика, потянется и зевнет. Камень серый, сверху он заострен.