Андрей Болдин: Аваддон. Записки демона

Видимо, страх и стал причиной того, что я сам стал источником чудовищного насилия. Я убил их. Казнил. Я мысленно расстрелял уличных беспредельщиков из пистолета. Потом оживил и снова расстрелял. Я сладострастно рисовал себе картину возмездия – широко расставил ноги, поднял обеими руками смертоносный кусок металла и методично отработал все мишени. Что еще может себе позволить офисный хомячок? Только фантазии. А воображение у меня богатое. Наверное, я мог бы стать писателем. Ведь даже запах пороха щекотал мои ноздри, когда я мысленно истреблял этих скотов.

Так я второй раз в жизни пожелал смерти человеку. Вернее, сразу четверым – тем, кто держал, тому, кто бил и тому, кто все это снимал, посмеиваясь и отпуская реплики на неведомом харкающем языке.

А Базилио, выписавшись из больницы, засобирался за границу.

– В Израиль. Может, в Германию. Или в Штаты. Там мамины родственники.

Уже когда он уехал в Америку, по телевизору показали один сюжет.

«Циничное и зверское преступление совершено этой ночью в Петербурге. Неизвестный расстрелял в упор несколько человек недалеко от Московского вокзала. Видеокамеры зафиксировали момент расстрела», – вещал равнодушно-взволнованный голос журналиста.

– Эге… Ты слышала? – бормотнул я в сторону Ярославы, всегда недовольной тем, что я смотрю криминальную хронику.

На экране появились три черно-белые фигурки, облепившие фасонистую «девятку». Четвертая фигурка сидела за рулем, выставив в открытую дверь ногу, обутую в огромный белый кроссовок. Пятая фигурка в кепке, бодро проходившая мимо, остановилась, потопталась секунды три, как будто хотела спросить, как пройти в библиотеку, да не решалась, потом достала из кармана куртки пистолет и направила его на честную компанию. Было видно, как дергается пистолет в руке убийцы, и на конце ствола вырастает шар мутного пламени. После того, как один из парней упал на асфальт, остальные живые мишени задвигались, как в компьютерной игре – они бегали зигзагами, припадали к земле, выставляя в сторону убийцы руки – как будто таким образом можно было защититься от пуль. Но стрелок, по-видимому, был профессионалом. Последним он завалил того, что сидел за рулем – парень успел захлопнуть дверцу и завести мотор, но тронуться с места ему не удалось.

В телевизоре возникла заводная кукла пресс-секретаря петербургского ГУВД. Органчик в его голове выдал несколько казенных фраз о неудачной попытке задержать преступника «по горячим следам», потом показали место преступления – суетящихся людей в штатском, лузгающего семечки юного полисмена с папкой под мышкой.

Обычно лица убитых в подобных случаях не показывают, но в этот раз камера на целую секунду задержалась на красивой вихрастой голове парня, в котором я узнал одного из тех, кто держал несчастного, насмерть перепуганного Базилио за руки, подставляя его под сокрушительные удары профессионального бойца. Судя по всему, остальные убитые были из той же компании.

На этот раз я испытал неведомое мне дотоле чувство. Ужасно, чудовищно, дико – но это были не стыд, не жалость, не чувство вины – как в случае с бандерлогом Сашком Билым. Это было холодное удовольствие от созерцания картины возмездия, от сознания того факта, что город очищен от стаи мерзких и агрессивных животных, только по внешнему подобию ошибочно причисляемых к роду человеческому.

Да, уже потом, спустя полчаса я устыдился этих чувств. Да, потом во мне сработал встроенный христианин и комнатный интеллигент. Но это было потом.

Не долго думая, я отправил Базилио ссылку на видеоролик и сообщение: «Справедливость существует».

Базилио был расстроен. «Мне жаль этих людей. У них просто не было времени стать другими», – написал он в ответ из своего Сиэтла.

Итак, второй раз в жизни те, кому я искренно пожелал смерти, отправились в мир иной. Но и тогда я не придал этому значения.

В сущности, что значит – «пожелать смерти другому человеку»? Можно сказать, даже не сказать, а закричать: «Чтоб он сдох!». Можно втайне мечтать об этом, представляя себе предсмертные хрипы врага, фантазируя насчет того, как он будет выглядеть в гробу, как его понесут и зароют, а вы с удовольствием бросите на крышку горсть прохладной суглинистой земли. А можно ничего не говорить и не думать. Можно ничего такого себе не представлять. Но смерти человеку все же желать. Ведь не все наши желания выходят на свет. Многие – самые постыдные – таятся в сумерках подсознания. Значит ли это, что такие – скрытые, затаившиеся желания безгрешны? Ведь они существуют как бы вне зависимости от нас, от нашей воли, от нашего разума?