Андрей Болдин - Аваддон. Записки демона

– Не надо, – слабо попросил я. – Это лишнее.

– Он так не думает, – ее маленькая ступня уперлась в твердое.

– Ты на каком курсе? – почему-то спросил я.

– На третьем.

– А этот, с бородкой?

– Преподаватель. Мы расстались, не беспокойся.

Я старался не замечать собственного возбуждения, продолжая расспросы, тут же забывая ее ответы.

– Так как же ты меня нашла? Как тебя пропустили?

Единственное, на что хватило моего благоразумия – запереть дверь. В здании оставалась только охрана, но и она могла заглянуть. Бумаги, приготовленные для шефа, полетели на линолеум. Упала кружка, рухнул с грохотом тяжелый степлер, за ним письменный прибор, дрызнул об пол френч-пресс с недопитой заваркой. Перед моими глазами блеснули вожделенные зубы. Я почувствовал себя вампиром из кино, впиваясь в ее рот. Так, в сущности, и было.

Такого возбуждения я не испытывал давно. Соответствующей была и разрядка.

Несколько секунд я был совершенно счастлив. В течение этого – и короткого, и огромного времени я благословлял нашу встречу, смеялся над своей трусостью, смеялся над женой и ни о чем не жалел. Потом, застегивая брюки, с ужасом подводил итоги и прикидывал все возможные последствия произошедшего.

Я изменил своей жене. Я совершил предательство. Я подлый, негодный человек.

– Это было упоительно. Поверь, ни с кем никогда… Но давай больше не будем. Ладненько? Я женатый человек. А ты… Ты же умница, должна понимать. Ну что? Останемся друзьями?

Говоря это, я косил глазами, теребил ремешок часов на запястье и ни на что не надеялся. Я знал: начинается новая жизнь, двойная жизнь. В этой жизни я буду много лгать, без конца изворачиваться, и все равно проколюсь на какой-нибудь мелочи.

– Хорошо что я таблетки приняла, – улыбалась она, меня совершенно не слушая. – А ты вкусный.

– Как апельсин? – пытался шутить я.

Иной раз я думал: «Ну и пусть. Это всё развяжет. Это даст свободу. Если женюсь на Ядвиге, новый брак будет легче – без молчаливых плачей, без ненавистной короткой привязи, без душащих объятий». Но представляя себе лицо Ярославы, ее настоящий, громкий плач, а еще – расстроенное лицо мамы, проклятия со стороны родственников жены – прекрасных людей, с которыми мы замечательно спелись, злорадно-участливые расспросы приятелей, необходимость решать квартирный вопрос (ведь не погоню же я ее с квартиры, придется уйти самому) … Всё это – в сущности, чепуха. И любой другой человек плюнул бы на эту чепуху и вскоре забыл свой второй брак как нелепый сон. Другой, но не я.

От тягостных мыслей меня отвлекло одно ужасное происшествие. Собственно, произошло оно не со мной, а с другом детства – с Сашкой Базилевичем, с моим вечным собутыльником и собеседником-задушевником Базилио. Но подлинные последствия это происшествие имело, прежде всего, для меня. Не говоря уже о той группе лиц, вернее – морд, по вине которых всё и произошло.

Когда я вспоминаю об этом происшествии, я всякий раз погружаюсь в размышления о природе ненависти. Я всегда втайне завидовал тем, кто умеет ненавидеть, тем, для кого человечество делится на две четкие категории – на своих и чужих. Терпеть не могу свою слюнявую жалость к гастарбайтерам, к опустившимся соотечественникам, к пойманным ментами преступникам, затравленно глядящим в объективы телекамер.

Привычка в каждом двуногом существе видеть человека делает вас слабым, не дает поддерживать постоянную температуру агрессии в крови. Чтобы действовать, нужно владеть искусством расчеловечивания. Ваш враг – не человек. Ваше презрение к нему, ваша ненависть – самые естественные и достойные чувства. Ваша борьба с ним – самое нужное и благородное дело. Только с этими мыслями можно бороться и побеждать.

Они – таковы. Они умеют ненавидеть и презирать. Они делят весь мир на своих и чужих. Первых – сравнительно немного, вторых – большинство.

Как ни ругай Ницше, а все-таки он был прав: в известном смысле христианство сделало нас слабыми. Нет, конечно, в смысле духовном – это сила, и все такое. Но на уровне подворотен и темных переулков… Куда как лучше ислам – для молодых и агрессивных ничего более подходящего не придумаешь. Или, к примеру, радикальный национализм, расизм. Вот они, бритоголовые, решительные, не думающие лишнего. Вот они, сбивающиеся в стаи, беспощадные и веселые в своей беспощадности.

Они сильны. Но сильнее всех те, кто всосал все эту философию отчуждения с материнским молоком. Чувство национального и религиозного превосходства, воспитанное с детства, ничем не заменишь. Нам, русским, такое не снилось. Мы слишком добродушны, мы всем все прощаем, в наших сердцах вещество ненависти быстро распадается на атомы. Русским националистом надо стать. И не каждый еще сможет. А вот им эту науку преподавать не надо – она у них в селезенке, в костном мозгу.