Наталья Иртенина - Застенок

Он убивал их руками Хмыря. Он отрезал им косы руками Хмыря. Он видел их агонию глазами Хмыря. Он скрашивал их смерть стихами, побывавшими в грязных лапах Хмыря. И Джека он зарезал рукой Хмыря.

Теперь он уперся в стену и дальше хода не было. Все вокруг казалось ненастоящим, фальшивым, несуществующей жизнью, холодной, бестелесной, призрачной. Все вокруг было ничем. Правда, были еще стихи. Одна строчка. «И не жалейте череп а , стучась о Стену бытия…»

Перед глазами все плыло, вбок и вверх. Он летел вниз на бешеной скорости, и не было желания цепляться за случайные ветки, чахлые корни деревьев, скалистые выступы. Все это быстро мелькало, не задевая сознания, и исчезало в вышине. А он падал на самое дно.

Неведомый, безымянный ветер, подхватив его безвольное тело, поволок, держа крепко и цепко…

Вновь вынырнув на поверхность сознания, Роман увидел перед самым носом зеленый клок бетонной ограды и несколько слов на черном фоне вывески: «Стена. Памятник старины. Охраняется государством».

В голове что-то щелкнуло, как будто кто-то зажег там свет.

Стена – дар людям. И оставили ее те, кто знал – или знает? – что людям иногда очень нужен выход наружу. За пределы предназначенной им тесной реальности – туда, где возможно все. Где приютят и залечат раны.

Роман толкнул калитку, вошел во двор. На размышления не оставалось ни секунды. Тот, кто щелкнул выключателем, дал ему лишь миг. Даже тень колебания могла захлопнуть открывшуюся перед ним Дверь.

Быстрым, решительным шагом он пересек двор, уверенно распахнул дверь смотрительского домика и прошел по короткому коридору к противоположному выходу.

– Эй! Ты куда?! – раздался позади голос старика-смотрителя. – Здесь не проходной двор. Эй, парень!

Отвечать времени тоже не было. Отвлекаться сейчас на разные глупости Роман попросту не имел права. Как танк, пройдя сквозь вторую дверь, он вышел на задний двор. Его отделяли от Стены всего лишь два десятка метров.

– Куда?! – сдавленным голосом заорал сзади смотритель. – Без каски! Башку разобьешь!

Роман бежал к Стене. Сзади донеслись еще голоса, не столько встревоженные, сколько угрожающие – спокойно, уверенно и даже весело. Дежурившие при Стене санитары, скучающие от безделья, предвкушали добычу. И разве что не улюлюкали в задоре.

За пять шагов до Стены Роман все же обернулся. Он увидел смотрителя с распяленным в крике ртом, еще двух человек в грязно-мятых санитарских халатах. Они приближались к нему, захватывая в тиски окружения.

– Стоять! – гаркнул он, моментально переводя приказ в мысль – как более доходчивое средство.

Секунда была потрачена на преследователей. После этого он напрочь забыл о них, упершись горящим взором в Стену. Он не знал, что уже не властен над ними. Санитары похмыкали в ответ на его остерегающий вопль и продолжили свою вялую охоту. Дичь сама загнала себя в капкан, уйти ей некуда.

Но она ушла, испустив напоследок явно безумный вопль.

Преследователи так и не поняли, как это случилось. Добыча просочилась сквозь Стену. Псих впечатался лбом в кирпичи, потом что-то затрещало, захрустело, будто бумагу разорвали, мелькнул яркий свет – и все пропало. Голые кирпичи, никакого психа.

Санитары тупо таращились на Стену и друг на друга, не понимая, что за фокус им показали. Смотритель, так и не захлопнувший рот, мешком опустился на ступеньку крыльца. Минуту спустя он осенил себя большим крестом и удивленно произнес:

– Сподобился узреть. А ведь не верил деду. Думал, сказки.

Всего-навсего бумага с нарисованными кирпичами.

За тот краткий миг, что был дарован ему, Роман успел увидеть ослепительное золото солнца, пронзительно-яркую высоту неба и шелестящий на мягком ветру луг. Там росли крупные розы на длинных неколючих стеблях, цвет бутонов в точности повторял оттенки лазури, сиявшей в вышине.

Это был миг абсолютного счастья.

На смену солнечному сиянию пришел серый пасмурный рассвет раннего майского утра. Внезапное пробуждение, вызванное бешеным пульсом, рывком подняло Романа с подушки. Он сел на постели, глубоко дыша и успокаивая волнение пережитого почти нестерпимого счастья. Правая рука потянулась к голове, прошлась, ощупывая от лба до темечка. Роман с удивлением посмотрел на нее и вдруг рассмеялся.