Впереди два подвыпивших гражданина вели громкий диалог о достоинствах различных политических систем.
– Нет, не, не, не, – мотал головой один из них, – ты меня не путай. Манипулирование массовым сознанием – это единственный способ сделать всех счастливыми. Всех, до самого распоследнего… Только зависит все от того, кто как себе это счастье всехнее представляет. Тоталитарное счастье – это светлое будущее для всех, так? А демократическое – это когда каждый по отдельности, в своей норе, получает свою дозу счастья. Каждому по потребностям…
– Ну, а кому это надо, чтоб все до распоследней… были счастливы?
– Тому, кто это счастье продает. Причем – этот рынок счастья никогда не затоварится. Чем больше ты делаешься счастливым, тем больше тебе требуется счастья, тем больше ты его покупаешь.
– А кто его продает?
– Ну, есть такие – продавцы счастья. Разные у них разновидности. Их по цвету больше называют: желтый дьявол, красные дьяволята, зеленый змий… Нет, зеленый – ошибочка, не то… В Америке даже особый город есть – город Желтого дьявола…
– Ну а в каком, к примеру, виде они это счастье продают?
– А в виде таких бумажек. На ней ставишь подпись – мол, счастье получил, обязуюсь ему соответствовать. И на лоб бумажку приклеиваешь, чтоб все видели – ты счастлив, и завидовали бы.
– Чудно ты как-то говоришь, Вить.
– Все путем, Коля. Мне один мужик знакомый это дело растолковал. А он в книжке прочитал…
Заслушавшись, Роман едва не проехал свою остановку. Успел выскочить в последнюю секунду…
В субботу и воскресенье он не вылезал из дома – шлифовал с любовью выписанный Русский Синергион, полноправно ощущая себя Менделеевым, увидевшим во сне свою периодическую систему. С той разницей, что Менделееву его таблица на самом деле не снилась, а вот ему Синергион – приснился. Только что с ним теперь делать? Не в «Дирижабль» нести – этот точно. А куда-нибудь отнести нужно непременно – чтобы народ радовался за державу, и недруги российские за головы хватались, локти кусали с досады.
Роман долго и вдумчиво чесал в затылке, решая судьбу своего детища.
Роковой день десятого сентября явил воочию всю полноту неискоренимого раздолбайства Полоскина. Ведь на охоте страшнее лоха зверя нет – особенно если ему вздумается вообразить себя профессионалом и гроссмейстером.
Роман был бесповоротно уверен в победе, да и попросту не имел права сомневаться в ней, потому что маньяка любым способом надо было укрощать. Где, каким образом – это вопросы второстепенные. Не мог же он предвидеть, что его так ловко заманят в хитроумную ловушку собственного кошмара…
Поначалу шло гладко. К пяти часам он объявился в «Затейнике». Джек был на месте – залатывал дыры в рабочем процессе. Роман терпеливо дожидался конца дня, когда можно будет увязаться за Джеком, скрываясь в тени. В ожидании, подперев кулаком голову, он сотворил на листке бумаги грустную балладу, в которой, как в хорошем салате, было намешано многое из впечатлений последних месяцев:
Дирижабли улетают на юг
(Посвящается менту Иннокентию)
Время «еще» уже прошло.
Время «уже» еще не пришло.
Как это грустно и необыкновенно
Одновременно и попеременно.
Что-то ждет нас за поворотом,
Что-то ушло от нас бесповоротно.
Мы снова упали на самое дно,
А оно, к счастью иль горести, у нас одно.
Дно глубоко и тянется вдаль,
Не угадаешь, где кончается перил его сталь.
Мы снова сорвались в его пустоту,
И нам ли не знать про его темноту?
История мучит,
История плачет.
Чего она хочет,
Что плач ее значит?
Веревочка вьется,
Покуда не рвется:
Традиции, страны, народы, законы
Родятся и гибнут, пройдя Рубиконы.
Их дно всех приемлет – великих и падших,
Красивых, уродов, старших и младших.
Твореньям границ нет, их мифов не счесть.
И в том, что на дно ушли, тоже – их честь.
Дно породило,
И дно поглотило.
Оно – наша тьма и наше светило.
Мы – бусы на нитке, но нам невдомек,
Что внутри – пустота, в пустоте – стерженек.
Он держит нас крепко, но знает ли кто,
Что и стержню бывает порой нелегко?
Его душит и плющит, и топчет Закон —
Пустой дом на песке без Дверей и Окон.
Этажи громоздятся в плену вавилонском,
И летят с высоты клочья грязных обносков,
Устилая сугробами памяти тропы,
Зарастающие бурьяном с эпохи Потопа.
А теперь? Что-то ждет нас теперь?
Избежать не удастся обычных потерь.
Потеря к потере, и вот уже Ноль
Влетает в ворота, шепча: «Я король!
Отныне и впредь моей воле покорны
Эти глухие, слепые вороны».
Поделом воронью,
Воздающему честь и хвалу вранью.
Но уходить придется нам всем —
Этот воздушный шарик надули затем,
Чтобы лететь с ним на юг,
Туда, где тепло и пусто вокруг.
Там слышен громкий и радостный визг,
Там плавится воск от солнечных брызг.
Почему я туда не хочу?
И почему все равно – лечу?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу