Дана Посадская: Возвращение карнавала

Была ночь. Темнота пропитала небо и землю, как чёрная патока. Луг покрывался лунной хрустящей коркой. Рассвет был далеко, и казалось, он никогда не наступит.

Город всё ещё спал…

Запоздавшая осень кралась по пустынным улицам города — рыжая, терпкая, влажная. В студенеющем воздухе плыли гондолы опавших листьев. По мостовой, от которой тянуло землей и утробной кисловатой сыростью, пробегали бурые тени и сочные пятна кипящего солнца.

Её звали Матильда. Это имя ей шло, так же как прямой пробор в гладких тёмно-русых волосах и серьёзное выражение на лице, ещё помнившем детские гримасы. Её каблуки выбивали чёткую дробь на замшелых камнях, знакомых ей с детства. Она была плоть от плоти этого города: такая же простая, неброская, уютная — но с тайной, сокрытой где-то глубоко внутри.

Впрочем, тайну города Матильда знала. Именно к ней, к этой тайне она шла, невольно ускоряя шаг. Тайна ждала её, тайна манила. Или нет, это она ждала свою тайну. Ибо тайнам ожидание не свойственно — и её не была исключением.

Матильда не знала только того, что, если тянешься к тайне, можно сбиться с пути, по которому движется мир, и преступить незаметно границу. Границу, которая вечно рядом. Вот она, зыбкая, почти прозрачная, из едкого дыма далёких костров, обрывков ночного тумана и тончайшей мороси дождя. Протяни только руку — и она, словно ветка, опущенная в воду, переломится, рассеется и расплывётся бесформенным серым пятном.

Но Матильда не протягивала руку. Обе руки её вяло, покорно спадали плетьми. Но она замерла. Кто-то обдал её ледяным шершавым дыханием и зашептал, наклонившись над левым плечом странные, нездешние слова. Ветер обвил её тело тугим кольцом. В глазах на секунду всё потемнело, поплыли круги и золотые зигзаги. А затем всё исчезло. Осталась только афиша. Большая афиша на деревянной стене, пахнущая чем-то сладким и острым, но не типографской краской. В осеннем сонном тёплом городке афиша казалась чем-то чужим и враждебным, точно обугленный ожог на теле.

Чёрный фон, алые буквы.

КАРНАВАЛ

И ниже:

Мир иллюзий

И ещё ниже, совсем мелкими буквами, похожими на причудливых насекомых:

Имеющий глаза да увидит…

Карнавал. Её вдруг передёрнуло, как будто ударило током. Кар-на-вал. Свист в ушах и солёный привкус во рту. Удар плетью по плечам. Какая странная афиша… Алые буквы, алые бабочки, парящие во тьме… Карнавал… какое ей дело до карнавала?

Она с усилием двинулась дальше, но афиша держала её, возвращала взгляд, замедляла шаги. А затем ей стало казаться, что кто-то идёт рядом с ней по улице, кто-то смеётся над ней, едва не касаясь её обессилевшей, отяжелевшей руки. Кто-то… она огляделась. Но увидела только случайных прохожих, ничтожных, как капли дождя, пролетавшие мимо.

Но кто же тогда следит за ней неотступно? Чьи шаги шелестят по пылающей мантии осени?

Словно невидимые ангелы взлетают над низкими крышами, над умирающими влажными деревьями. Но разве ангелы смеются так жестоко? И разве они пахнут сыростью, пеплом и кровью?

Кровь… Афиша… красное на чёрном… или чёрное на красном? Она не помнила.

Тени кружили вокруг, издеваясь, плясали по небу, по мостовой, по стенам домов. Странно, они не мешали идти, напротив, как будто толкали её, принуждая двигаться дальше, почти что тянули за платье и за волосы.

Нет, тени исчезли, их не было вовсе. Просто пьяный осенний воздух и темнота, ползущая из-за углов. Темнота… но почему так темно, ведь ещё совсем рано? Нет, не темно, ей показалось. Это иллюзия. Мир иллюзий — так там было написано, верно? Карнавал… Какое ей дело до карнавала, разве она малый ребёнок? Всё это вздор, ей пора. Пора к её тайне, к той, которая ждёт… но не её, не Матильду. Пора к Шарлотте.

Шарлотта…

Матильда увидела Шарлотту ещё с улицы. Сразу. Как всегда. Как вчера, как неделю назад — как год — или три — или десять…

Рассохшаяся рама фонарного окна — и в ней — картина? Нет, застеколье поглощало краски, выпивало жизненные соки. Всего лишь рисунок тушью по стеклу — склонённые плечи; острый, как жало, подбородок; пышная тень волос.

Заметила ли она Матильду? Трудно сказать. Быть может, да, но, скорее, нет. Как-то Матильда пыталась смотреть в окно вместе с ней — и поняла, что Шарлотта не видит то, что видят другие. Ни собаку, с жирной и чёрной лохматой спиной, деловито бежавшую вдоль тротуара. Ни пожилого джентльмена с тростью и роскошными белыми усами, приподнявшего галантно котелок при виде двух юных особ в окне. Матильда ему улыбнулась; Шарлота смотрела, сощурившись, сквозь него, как будто он был досадной помехой. Влюблённая парочка, намертво сплетённая, медленно прошествовала мимо, клонясь то и дело к каждой стене. Шарлотта мазнула их лёгким взглядом и губы её — вернее, лишь левый угол, — искривило презрение.