Дана Посадская - Двойник

Молчание. Чёрные глаза пристально смотрят на неё… словно тянут в ледяные глубины ада.

«А раз так, кого ты ещё могла полюбить? В тебе ведь столько гордости, дитя моё. Пожалуй, даже больше, чем во мне. Только он достоин тебя и твоей любви. Иначе быть не могло. Это твоя судьба, Белинда. Но в ней боль и страдание».

«Боль? Страдание? Почему?»

«Потому что он одинок, Белинда».

«Я разделю его одиночество, матушка».

«На время — да; но сколько это продлится? Ты не в силах представить глубин его одиночества. Оно неиссякаемо и неизбывно. Он сам — одиночество, с ним оно пришло в этот мир. И каждая, которая его полюбит, обречена на вечное одиночество».

«Почему, матушка?»

Смех.

«Почему? Ну, хотя бы потому, что, полюбив его, уже невозможно полюбить никого другого».

Снова молчание.

«Мне жаль, Белинда. Хотя нет, я лгу. Мне никогда ничего не жаль. И потом, о чём тут жалеть, если это твоя природа, твоя судьба? Если иначе и быть не могло? Как говорят в мире людей? Это логично. Да-да, именно логично. — Пауза. — А теперь оставь меня, дитя моё. Я так устала».

Голоса затихли. Она стиснула руками голову. Но вот снова — уже другой голос — голос из совсем недавнего прошлого. Голос мягкий и неотступный, как несмолкающий рокот прилива.

«Я знаю, кого вы любили, принцесса. И я знаю, что уже никого вы не удостоите своей любви».

Не удостоите!

— Где ты? — вновь прошептала она, скаля зубы, вгоняя ногти в ладони.

Ничего.

Ничего?! Только стук собственного сердца, от которого больно в груди.

Она опустилась, упала на гладкий, как мрамор, берег. Зачем, зачем, зачем? Что произошло, почему вернулось это безумие, это проклятие?

Вернулось? Но разве оно покидало её хотя бы на миг?

Её лицо застыло, охлаждённое порывами ночного ветра. Тело замерло в дикой позе, немыслимой для человека. Лишь указательный палец чертил механически что-то на влажном, излизанном волнами песке.

Шесть… шесть… шесть… Сама того не сознавая, она чертила одну шестёрку за другой.

«Я разделю его одиночество, матушка»…

Влажный песок забился под ноготь. Она потрясла брезгливо рукой — пальцы изогнуты, словно когти.

Вдруг, пробудившись, она вскочила.

— Будь ты проклят! — Она сама уже не понимала, — кричит или шепчет. — О, будь ты проклят!

Как глупо. Бессмысленно. Совсем по-детски. Если он слышит её, то, конечно, смеётся над ней.

Он ведь давно уже проклят. А она, из-за своей любви, навеки проклята вместе с ним.

— Ненавижу тебя, — процедила она сквозь зубы, обнажённые в страшной гримасе. — Ненавижу!

Удивительно, сколько в этой ненависти было нежности.

Крылатые кони птицами парили между скал. Они то опускались, и тогда их копыта выбивали снопы искрящегося снега, то взмывали ввысь, разрезая ветер лезвиями крыльев. Вверх, вниз! Вверх, вниз! Всадницам пришлось бы нелегко, будь они обычными людьми. Но, по счастью, одна из всадниц была не больше не меньше как сама Белинда, сиятельная тёмная принцесса; а вторая — её протеже, сероглазая начинающая ведьма Вивиана.

Конь Белинды был монолитный и чёрный, как тысячелетние скалы вокруг. Вивиане достался экземпляр похуже — довольно хрупкий, пугливый с белым пятном на носу. Вполне естественно — Белинда с детства привыкла получать всё самое лучшее.

Подгоняя коня, который и так едва не срывался с уступов, Белинда вознеслась на самую вершину одной из гор. Там она спешилась — и замерла продолжением горного пика. Несколько секунд Вивиана мешкала, наблюдая за тёмной фигурой на фоне жгучего синего неба. Затем сжала бока своей клячи коленями и в один прыжок оказалась возле Белинды.

Та даже не оглянулась.

Кони замерли, тут же забыв о сумасшедшей скачке-полёте. С их влажных атласных губ заструился в морозный воздух пушистый пар.

Белинда стояла, кутаясь в плащ, точно ей было холодно. Но Вивиана отлично знала, — её госпожа не способна чувствовать холод. На мертвенно-белой коже Белинды таяли тёмные пятна румянца; только глаза полыхали — два чёрных костра на снегу.

Вивиана облизнула губы, не решаясь заговорить. Белинда вдруг резко повернула голову:

— О чём ты думаешь?

Как будто это не она, а Вивиана стояла, замерев, как изваяние и погружённая в пучину своих мыслей.

— О Клотильде, — ляпнула Вивиана первое, что пришло ей в голову. — Последнее время она мне не нравится.

— О… а она тебе когда-нибудь нравилась? — протянула Белинда со своей обычной усмешкой. Но Вивиана знала эту усмешку — знала как никто другой — и понимала, что это лишь тень.