Мария Барышева - Последнее предложение

Дениса не было.

Тяжело дыша, Роман осторожно тронул Анатолия за плечо, его пальцы дрогнули и сжались в кулак, который с силой ударил по столешнице, стоявшая на ней посуда подпрыгнула, с бряканьем покатилась к краю бутылка, и вздрогнули плечи и голова Чернова — как-то недовольно, словно Анатолий просил не мешать ему лежать и смотреть на сцену. Савицкий резко развернулся, продолжая сжимать пальцы в кулаки, и увидев его лицо и выражение глаз, Рита сделала шаг назад, потом взглянула на погибшего, и у нее задрожали губы. Ее собственные глаза были мертвыми, безжизненными, как обгорелые бревна сруба, стоявшего на полянке очень далеко отсюда, мокрые волосы прилипли к плечам, по лицу метались цветные вспышки, превращая его во что-то жуткое, потустороннее. Они стояли друг напротив друга в пустом зале, и вокруг них мягко шлепали хвостами по полу умирающие рыбки.

— О чем говорил этот ублюдок? — глухо и страшно произнес Роман, чувствуя, как в душе медленно расползается холодная пустота. — Что ты сделала, Рита?

С последним словом она дернула головой, словно собственное имя было пощечиной, нанесенной ненавидящей рукой, потом с какой-то удивительной грациозностью скользнула в сторону, наклонилась и подхватила длинный острый осколок, похожий на стеклянный кинжал, но Роман разгадал и движение, и замысел, и успел метнуться и перехватить ее руку прежде, чем стекло вонзилось в тонкую девичью шею. Дико закричав, она попыталась высвободить руку, осколок полоснул его по запястью, а в следующее мгновение вдруг рассеялся в воздухе невесомой сияющей пылью. Ахнув, Рита зажала порез ладонью, но Роман выдернул руку, глядя на ее окровавленные пустые пальцы.

— Думаешь, я дам тебе сбежать? — громко и весело спросил Денис, снова стоявший по другую сторону столика, и его рука чертила что-то на испачканной кровью столешнице. — Нет, дорогуша, и не пытайся больше! Ты досмотришь свое действо до конца, сука! Ты уйдешь, когда положено! А с тебя, — он ткнул рукой с торчащим окровавленным указательным пальцем в сторону Романа, — я снимаю свою защиту! Я вернул тебе долг, довольно! Сам не трону, но если кто-то попытается тебя убить — он тебя убьет. Пусть это и противоречит замыслу — ничего, я попробую найти кого-нибудь еще. А про нее забудь! Она моя!

Роман коротко глянул на стол, где кровью была криво выписана шатающаяся римская «VIII», потом на Риту, которая тускло глядя перед собой, медленно пятилась к дверям, и в этот момент Денис рявкнул:

— Ну?! Пошла вон!

Ее рот приоткрылся, она как-то нелепо взмахнула руками, крутанулась на одной ноге и ринулась прочь. Денис, ухмыляясь, повернул голову, глядя вслед тонкой, охваченной ужасом жемчужной фигурке, и в эту секунду Роман кинулся на него, одним прыжком покрыв разделявшее их расстояние, и повалил на пол, мертвой хваткой вцепившись в тонкое горло. Он чувствовал его — пальцами, кожей, всеми нервами чувствовал это горло, сминающийся под его нажатием кадык, выступы позвонков, и сжимал его все крепче и крепче, оскалив зубы и ощущая всесметающее звериное наслаждение от того, как Денис бьется, как закатываются его такие знакомые сине-зеленые глаза и вываливается язык из раскрытого рта с безупречными зубами, как стремительно утекает из него жизнь…

А в следующую секунду его руки опустели, и тотчас же где-то под потолком что-то заискрилось, раздался громкий хлопок и свет в зале погас. Не осталось ничего, только пустота, темнота, стекающая по затылку струйка крови, иллюзия издевательского мальчишеского смеха над ухом, да сложившийся четко и ясно вопрос, который он так и не задал тогда Нечаеву. А в зал уже вбегали люди — он слышал, как шлепают их ноги по залитому водой полу. Замелькали лучи фонариков, и Роман встал и, шатаясь, пошел им навстречу.

Его отвели в сторонку от здания, где прямо на траве сидели иссеченные осколками люди. Все вокруг было залито потусторонним светом мигающих «маячков» милицейских машин и подоспевших «скорых», одна уже отъезжала. Милиционеры сдерживали напиравших аркудинцев, жаждавших узнать, что произошло, и среди толпы летали испуганные рваные фразы о взорвавшейся в «Морском дворце» бомбе. Роман осмотрелся, потом улучил момент, когда за ним никто не наблюдал, и, проскочив между милицейскими спинами, ввинтился в толпу. Кто-то закричал ему вслед, требуя остановиться, но он не слушал, проталкивался от одного человека к другому и озирался, вглядываясь в женские лица.