Иннокентий Соколов - Бог из глины

А ну-ка еще подотрем немного. Так, уже лучше, и вот тут тоже…

Когда Сергей закончил, из глянцевого фото, на странице старого журнала, на него смотрело собственное лицо.

Надежда осталась на кухне одна, и некоторое время сидела, тоскливо рассматривая, пустую тарелку. Есть не хотелось совершенно. Зато безумно хотелось плакать. Залить слезами кленку, чтобы прозрачное озерцо посередине стола, хоть не надолго осталось свидетелем ее горя.

Праздник удался! Надежда почувствовала, как в горле защипало, еще немного и слезы действительно хлынут потоком.

К черту!

Она встала из-за стола, не обращая внимания на оставшуюся посуду (ее можно помыть и вечером), и направилась к лестнице. Осторожно ступая, чтобы не дай бог не оступиться и не скатиться с лестницы пышущим радостью колобком, она поднялась наверх. Задержалась, проходя мимо зеркала. Что-то привлекло ее внимание, заставив на секунду отвлечься от дурных мыслей.

Надежда подошла к зеркалу, и остановилась, всматриваясь. Зеркало неохотно, насколько позволяли остатки потускневшей амальгамы, отражало коридор, кусок лестницы и часть двери, ведущей на веранду. Надя заворожено уставилась в зеркало — отражение слегка плыло, словно облака на поверхности лужи, переливалось, размываясь по краям.

И, конечно же, зеркало отражало ее. В который раз, Надежда увидела в зеркале полную помятую тетку, с остатками былой красоты. Надежда протянула руки, прикасаясь к холодной поверхности. Почему-то, на секунду ей показалось, что поверхность зеркала всколыхнется под ее руками, и она по локоть погрузиться в тот холодный мир зазеркалья, где все наоборот, где левое становится правым, где зло становится добром, и только толстые некрасивые тетки остаются толстыми некрасивыми тетками. Она упиралась в стекло, раздумывая над тем, чем занимается любимый супруг, и почему в доме так тихо, и уже собиралась оставить зеркало в покое, когда тихий шепот заставил ее окаменеть, прислушиваясь к словам, звучащим прямо в голове, манящим своей тайной силой.

— … сказку, я расскажу тебе сказку, деточка. Добрую милую сказку, про королеву зиму и ласковые снежные объятия…

Надежда почувствовала, как сладкая нега опутывает тело, не давая пошевелиться. Голос продолжал вещать, отдаваясь в ушах ласковой паутиной, окутывая, усыпляя, забирая в нежный плен, чтобы рассказать, показать, глупой толстухе, милую невинную сказочку, в которой и холод первого снега, и жестокие морозы, и леденящая ярость, и суровая тайна…

Изображение поплыло в бок, словно повинуясь словам, которые произносил голос. Надежда впадала в дрему, веки тяжелели, и странная сонливость одолела тело.

Зеркало вспыхнуло слабым желтоватым светом, и замерцало в вечерних сумерках, наполняя коридор неровным сиянием. Голос бросал своим сладостным шепотом кусочки слов, перемешивая с тенью, связывал сон и явь непрочной нитью страсти, он делал свое дело…

Жила была маленькая девочка, по имени Надя. Она лежала в колыбельке, и отец склонялся над ней, чтобы коснуться пальцами бубенчиков, натянутых на простой веревочке так, чтобы Наденька могла достать их своей маленькой ручкой. Она смеялась, когда отец, легонько щелкал ее по маленькому курносому носику. Потом они смеялись вместе.

Днем она слушала, как мама стирает пеленки, что-то ворча при этом, но Наденька знала, что, несмотря на постоянную раздражительность, мама все равно любит ее. Иначе и быть не могло — дети появляются на свет, когда мама и папа любят друг друга.

Вера, Надежда, Любовь — шептал папа, и Наденька смеялась счастливым заливистым смехом, потому что любила папу.

Потом она немного подросла, и сделала первый шаг. На фотографии, оставшейся от тех давно ушедших времен, маленький карапуз, стоит, держась за стул, стараясь не упасть.

Вот ей уже три годика. Она знает, как зовут маму и папу. Мама Маша и папа Коля, купили ей большую куклу, с огромными голубыми глазами, в красивом клетчатом платьице.

Папа смотрит на нее, и на его лице печальная улыбка. Мама смотрит, чуть насупившись, словно обвиняя в чем-то…

Детский садик. Дети водят хоровод. Маленькая Красная Шапочка сжимает корзинку, в которой вместо пирожков и горшочка маслица, мама положила немного еловых шишек, и сверху украсила лепестками роз. Девочка стоит чуть поодаль, ей неинтересны забавы малышни. Она уже взрослая — ну почти совсем.

(А потом пришел большой Серый Волк, и съел девочку…)