Иннокентий Соколов - Бог из глины

Сергей подвигал руками и ногами. Вроде бы все в порядке. Руки на месте, ноги целы. Вот только все вокруг приобрело странные оттенки. Мир потускнел, привычные краски сменились неприятными полутонами.

И запах. Сергей потянул воздух ноздрями — какой-то странный запах. Он витал повсюду, им, казалось, была пропитана каждая щель. Запах чего-то паленого.

Этот запах был смутно знаком. Вызывал неприятные воспоминания.

Сергей покрутил головой. Этот запах обычно означал, что мир сдвинулся. А мир начинал сдвигаться после двух-трех бутылок пива. К сожалению, за пивом зачастую следовали другие напитки, покрепче…

И каждый раз, когда Сергей брел домой, нащупывая ногами путь, словно на включенном мини-автопилоте, проклятый запах паленого преследовал его всю дорогу. И лежа в постели, широко раскинув ноги и руки, чтобы непослушная кровать не смогла сбросить его на пол, слушая неприятный монотонный гул, похожий на отдаленный звук работающей турбины, он время от времени пробовал воздух, чтобы убедиться, что запах еще здесь, никуда не делся. А потом, когда гул усиливался до такой степени, что казалось еще немного, и барабанные перепонки разорвутся, и кровь толчками начнет выбегать из ушей, запах становился все противнее и злее, забирался в нос, чуть ли не царапая, заставляя морщиться в темноте спальни; Сергей вскакивал, из последних сил успевая добраться до унитаза, чтобы преклонить колени перед холодным фарфором, изливая душу, пропитанную желчью, в безразличное жерло.

И запах обретал новые оттенки, наряду с неприятным жжением в горле. Сергей вновь вцеплялся руками и ногами, изо всех сил стараясь удержаться на кровати, и шум неохотно стихал, растворяясь в полночной тиши, но запах еще долго держался в носу, пока измученный разум не проваливался в темный, без сновидений омут.

Вот и сейчас, запах упорно напоминал о себе, притом, что Сергей уже давненько не прикасался к спиртному. С того самого момента, как раскрыл глаза, однажды зимним утром, и первое, что услышал, было тихое пиканье кардиографа. Потом были недели реабилитации. Бедные косточки — они срастались с трудом. Левая нога срослась неправильно — врачам пришлось снова ломать кость. Еще боль — она надолго стала непременной спутницей. Было больно ходить, лежать, даже дышать. Каждый вздох отдавался острой болью, словно кто-то стоял над ним, вонзая острое шило под ребра, каждый раз, когда грудь судорожно поднималась.

Это оказалось достаточным стимулом для того, чтобы больше не попадаться. Выпитое спиртное притупило внимание, и, заглядевшись на звезды, Сережка угодил прямо в расставленную ловушку. Голодное жерло колодца с радостью приняло в свои объятия, и Новогодняя ночь, проведенная в бесплодных попытках выкарабкаться из всего этого дерьма, как ничто другое способствовало тому, что он теперь даже и думать забыл о выпивке.

Боже, сколько времени уже прошло! Сергей давно позабыл ощущение неземной тоски, когда мир сдвигался, и что-то потустороннее касалось души ледяными пальцами, и откуда-то приходило понимание чего-то важного, пускай оно рассеивалось как дым рано поутру.

Сергей поднял голову, с трудом, словно после приличной попойки, поднялся на ноги. Он стоял, покачиваясь, а в его глазах плескалось веселое безумие. Он перевел взгляд с покрытых голубиным дерьмом полок, на светлый прямоугольник дверного проема, обернулся, отметив зовущую темноту, с противоположной стороны. Темнота звала, так же, как звал струящийся, переливающийся тысячами золотых искорок пыли, свет.

Свет или тьма — выбор за тобой, малыш.

Сергей потянулся к свету. Тьма неохотно уступила, хотя кто знает, возможно, она уже просто получила, что хотела, и теперь расставание стало для нее лишь пустой забавой (ты еще вернешься малыш, я обещаю, с головой окунешься в спасительную муть чердака, ведь здесь еще так много разных чудес, мимо которых ты прошел, так и не удосужившись взглянуть); тьма всегда уступает свету, чтобы потом, набравшись сил, вернуть свое.

Он вывалился наружу, рассматривая землю, до которой было почти десяток метров. Расстояние, которое можно преодолевать, натужно пыхтя, сопя от усердия, считая перекладины, цепляясь руками в прогнившее дерево лестницы, а можно просто перелететь одним махом, широко раскинув руки, от которых в полете будет не больше пользы, чем от простого школьного ранца, при прыжке с самолета.

(Вся разница только в направлении движения, парень. Спускаться всегда легче, чем подниматься, да и намного приятнее. Прекрасное ощущение полета, пускай и краткое, как миг между двумя взмахами ресниц, но поверь, оно того стоит!)