Владимир Моисеев - Внутреннее задержание [СИ]

— Ты сегодня потрясающе красивый, случилось что-то? — спросила Нина. — Я и раньше замечала, что стоит тебе рассердиться, и ты немедленно расцветаешь самым беспардонным образом, думаю, что природа пытается таким образом компенсировать очередную нервотрепку.

Зимин пропустил комплемент мимо ушей. Ему не казалось, что в данный момент он был как-то особенно зол. Скорее озадачен. За семь минут, пока он добирался до Нины, обида отступила, удалось успокоиться. К тому же нашлись более серьезные вещи для беспокойства. Зимину хотелось предупредить Нину о неприятностях, к которым могла привести ее пустая болтовня. И уж тем более о недопустимости обсуждения проблем метареализма и философских аспектов восприятия спецслужб с первым попавшимся бухгалтером. Как выяснилось, на Луне жизнь не проста, обязательно кто-нибудь донесет. Зачем без нужды нарываться на неприятности? И, естественно, он хотел попросить Нину забыть о существовании его текста. По крайней мере, пока исторический роман не станет реальностью, не задумками и мечтами, а реальным черновиком. Зимина не покидало ощущение, что Нина ничего конкретного о его работе не знает, а ее слова есть результат недоразумения. Наверняка в метареализме используются различные метафоры. Не исключено, что она говорила о чем-то своем. Может быть, историческим романом она называла дневник? Почему бы и нет? Это даже красиво — дневник, как исторический документ.

— Я не сердит, — сказал Зимин. — Разве у меня есть повод?

— Разумеется. Оскорбительное упоминание о твоем историческом романе должно было тебя обидеть.

— Оскорбительное упоминание? — удивился Зимин.

— Писатели во все времена болезненно реагируют на критические упоминания об их работе. Такое поведение следует считать нормальным.

— Откуда ты знаешь о моем тексте?

— Дорогой, неужели ты думаешь, что только у тебя есть подслушивающие устройства?

— Ты меня прослушивала?

— Ага. Кстати, мои детальки лучше твоих.

Что-то изменилось в их отношениях. Зимин отметил, что они стали лучше относиться друг к другу, словно взаимное прослушивание странным образом сблизило их.

— Не знаю, что и сказать. Мы доигрались.

— Да брось. Все хорошо.

Зимин ожесточенно мотнул головой. Сам не понял — зачем. Просто в такт ее словам. Бывают такие моменты, когда слова перестают иметь смысл. Точнее, теряют свой первоначальный смысл. А еще точнее — смысл перестает иметь определяющее значение.

— Постой, — Зимин внезапно сообразил, что дело еще хуже, чем это представлялось пять минут тому назад. — Как тебе удалось, прослушивая меня, разузнать, что я пишу исторический роман?

— Ну, хорошо, — смутилась Нина. — Я просматривала твои бумаги.

— И как?

— В каком смысле?

— Что ты думаешь о моем тексте?

— Смешные люди — писатели, — рассмеялась она. — Все время ждете похвалы.

— А конкретнее.

— Мне показалось, что ты не дал себе труда задуматься о том, для чего люди сочиняют исторические романы.

— Разве это так важно?

— Люди пытаются таким образом найти поддержку своим взглядам и идеям. Для того, чтобы написать исторический роман, автору очень важно понимать или чувствовать, каким он хочет видеть будущее. Прошлое — это склад, где в беспорядке разбросаны отдельные факты, каждый из которых в отдельности — всего лишь некий причудливый казус. Они обретают смысл только в совокупности. Люди, — не только писатели, — все люди, относятся к прошлому, как к набору кубиков, из которых каждый волен собирать любую понравившуюся ему конфигурацию. Умело подбирая факты-кубики, не трудно доказать любое утверждение. Заинтересованные люди с помощью таких манипуляций испокон веков стараются придумывать прошлое, которые бы их устраивало. Такие занятия могут быть весьма захватывающими.

Зимин решил ее перебить. По его мнению, у Нины получилось очень заумно.

— Кем же ты работаешь у нас на станции? — спросил он. — Извини, Нина, что до сих пор не удосужился поинтересоваться.

— Я такая работница, что лучше об этом не говорить всуе.

— Понял.

— Нет, я не имею отношения к службе безопасности, как ты, наверное, подумал.

— Тогда не понял.

— И прекрасно. Твое непонимание меня устраивает. Есть еще вопросы?

— Пожалуй. Должен согласиться — у меня есть личные мотивы для сочинительства. Но они вовсе не корыстные.

— А я знаю.

— Вот как.

— Тебе не хочется становиться доносителем. Вот и мечтаешь, хотя бы мысленно, вернуться во времена, когда доносить было неприлично. Ты решил установить, почему так произошло, что мораль дала крен? И не упустили ли наши предки возможность выпутаться из ситуации, в которую, по их вине, ты попал?