Владимир Моисеев: Внутреннее задержание [СИ]

В последнее время Зимин старался обходить зеркала стороной. Ему не нравилось то, что он там видел. Казалось бы, чего проще — встретиться глазами с собственным отражением. Однако это невинное занятие каждый раз заставало врасплох и приводило в полнейшее смятение. Моментально начинались неприятности со здоровьем: от неконтролируемого страха предательски слезились глаза, ощутимо повышалось кровяное давление, отказывались сгибаться пальцы.

Зимин смирился с тем, что самостоятельно справиться со странными приступами, причину которых установить не удавалось, будет очень и очень трудно. Вот и пришлось пускаться на уловки, например, бриться на ощупь, чтобы не усугублять безысходность ситуации. Но облегчение не наступало, поскольку любому дураку ясно, что подобное поведение — постыдное проявление трусости. И ничего более. А Зимин трусом никогда не был.

Проще всего его состояние можно было определить как наваждение. Именно так, наваждение. Иначе не скажешь, поскольку в его комнате с некоторых пор, с пугающей регулярностью, стал нарушаться установленный порядок вещей. То и дело случались дикие, лишенные физического смысла феномены. И все чаще создавалось впечатление, что отражение в зеркале принадлежит вовсе не Зимину, а какому-то другому, лишь отдаленно похожему на него человеку. Хорошо еще, что это происходило нерегулярно. Не каждый раз. Все-таки какое-никакое, а послабление — иначе бы он не выдержал и загнулся от невыносимых приступов иррационального ужаса, сопровождавших это навязчивое помутнение рассудка. А когда отпускало, в голову приходила только одна ассоциация — будто бы он подтягивается на турнике, а тверди под ногами нет, под ним пропасть, не имеющая дна бездна. Немудрено, что трех-четырех случаев Зимину хватило за глаза и за уши, чтобы у него возникла стойкая неприязнь к зеркалам.

Как человеку здравомыслящему, Зимину, конечно, было известно, что чудес на свете не бывает, и проблемы с отражением, скорее всего, лишь извращенное проявление подавляемого желания вернуться поскорее на Землю. Или оптическая иллюзия, во что поверить было еще легче, особенно принимая во внимание низкое качество зеркал, поставляемых на постоянную лунную станцию. Однако сомнения, конечно, остались. Зимин прекрасно понимал, что объяснение феномена неадекватного отражения ему самостоятельно отыскать не удастся, поскольку речь наверняка шла о причудах пресловутого подсознания. Будто бы у него внезапно начались нелады с восприятием реальности. Но если подумать, то именно об этом и сигнализировал свет, отраженный от куска крашеного стекла.

Зимин не знал, как надлежит поступать в подобных случаях нормальному законопослушному человеку. Тем более, в его положении. Работать на лунной станции — это не сироп кленовый ложками хлебать. Но, как говорят практичные люди: если не знаешь сам как справиться с неприятностями, — обратись к должностной инструкции. Зимин так и поступил.

Отыскал нужный параграф, несколько раз внимательно прочитал его. А там черным по белому написано, что по любым личным вопросам за помощью следует обращаться к непосредственному начальнику. В этом смысле Зимину, вне всяких сомнений, здорово повезло. Господин Горский относился к той замечательной породе руководителей, которые не считают зазорным помогать подчиненным. Зимин уже имел возможность убедиться в его доброте на собственном опыте. Был случай, когда господин Горский отнесся с пониманием к его просьбе.

Вот и сейчас, внимательно выслушав жалобы своего сотрудника на психологические затруднения, господин Горский не назвал Зимина идиотом, не покрутил пальцем у виска, что было бы вполне оправданно. Наоборот, как показалось, отнесся к рассказу о зеркалах с неподдельным интересом, будто подобные проблемы на лунной станции заурядное дело. Правда, исповедь Зимина ему совсем не понравилась, так и это понятно. Болезнь подчиненного, она и есть болезнь — радоваться нечему.

— Ты хороший работник, Зимин, — сказал господин Горский. — Руководство ценит тебя. Но… мне кажется, что присущее тебе излишнее рвение часто вредит делу.

— Почему? — удивился Зимин. — Я всегда думал, что преданность работе — положительное качество. Разве начальство не предпочитает трудоголиков прочим видам трудящихся?