Клэр Норт - Совершенство

Она свободна, и сама того не знает. Она – богиня, глядящая на мир из-за пределов мира. Ее дар прекрасен. То, что я с ней делаю, – омерзительно, однако делаю и по ее собственной просьбе, и по необходимости. Базовая структура внешне выглядит превосходно, ее создание прошло успешно. Если мы сможем имплантировать пусковую схему в Уай, то сможем имплантировать ее кому и где угодно.

Она безупречна, она есть просвещенность.

Как-то ночью я крепко спала, но мой дневник оказался нетронутым, а ты сказала, что потеряла телефон, который я тебе дала.

В моих кошмарах ты – все люди сразу, а я одна в мире, когда ты надо мной смеешься.

Хоуп?

Слово, написанное простым текстом, запрятанное в тетради так далеко, что я его почти пропустила.

Хоуп? Если ты это читаешь – возможно, уже прочла – то знай, что это тебе нужны были процедуры. Ты согласилась на все. Я выделила программирование Филипы из системы. Ты не пожелаешь стать красивой, ты не сделаешься амбициозной, не превратишься в дармоедку, в куклу, в совершенную женщину. Я не убью твою душу. Но с каждым днем, когда ты сидишь в кресле, мы приближаемся к разгадке всей работы Филипы и твоего мозга.

И тут же сразу шифром:

Нам нельзя полуночных гуляний…

Ужас, одиночество в ночи. Я заперлась в номере мотеля, присела с новым мобильным телефоном в руке, сосчитала от ста до одного, сдвинулась на край кровати, скрестив ноги, и поискала текст стихотворения «Нам нельзя полуночных гуляний продолжать в час всеобщего сна…» лорда Гордона Байрона (1788–1842).

Я читала слова и дочитала стихотворение до конца, и ничего не произошло, хотя сердце у меня колотилось, колотилось так быстро, что даже дыхание, даже счет вдохов и выдохов не смог его унять. Я отложила телефон, отправилась в ванную, умылась, вымыла руки холодной водой, уставилась на свое отражение в зеркале, нашла его измученным и серым, выпрямилась, дерзкая и гордая, придала лицу выражение покорности, поглядела на телефон и увидела, что на умывание ушло почти два с половиной часа.

Меня трясет на полу в ванной.

зараза зараза зараза ВСТАВАЙ зараза зараза ВСТАВАЙ ЖИВО зараза зараза зараза такая ВСТАВАЙ вот зараза

Пустыня.

Поезд.

И что достойно, и что есть справедливость, и что суть слова на закате дня?

Вставай на ноги, Хоуп Арден. Живо, живей, зараза!

Я приползла обратно на край кровати, глотнула воды, я – воин, я – бегунья, я – профессионал, я – дисциплина, я – свобода, пошли вы все, разыскала стихотворение на «Ютьюбе».

Его читало много людей, я выбрала декламацию в исполнении женщины, записавшей стих для своего сына как часть семейного фестиваля на острове Скай.

– Нам нельзя полуночных гуляний, – говорила она хотя и не поставленным голосом, но смысл был ясен. – От клинка протираются ножны, от страстей разрывается грудь.

а я сидела на полу у телевизора и плакала, сама не зная, почему.

Часы, потерянные за секунду.

Я снова прослушала стихотворение, но на этот раз надела на запястье резинку и щелкала ей изо всех сил, чтобы жгло кожу, а чтица твердила:

– От страстей разрывается грудь.

Я стояла на балконе, выйдя из номера, и глядела на бегущую за соснами автостраду сто один, запястье у меня покраснело и распухло, а прошло всего тридцать минут.

Опять.

Снова.

Я щипала себя так, что вскрикивала от боли, а она повторяла:

– От страстей…

и вот я уже на полу, хватая ртом воздух, и я явно включила телевизор, но это нормально, потому что прошло всего пятнадцать минут, а на экране мужчина говорил:

– Вот взяли двести долларов, а мы превратили их в шестьсот, и это сноровка, дорогой мой, это опыт, это мы пользуемся случаем, когда очень надо…

Опять.

Опять, опять, опять, пока не закончится, опять, выгоняя эту штуку у себя из головы, опять, опять, опять!

Я слушаю запись и теперь

на кровати, молча, глаза открыты, лежа на спине, я сосчитала сорок три вдоха и выдоха и вроде бы считаю от ста до одного, а кто знает, куда делись еще пятьдесят семь вдохов и выдохов?