Брайан Олдисс: Оксфордские страсти

Натягивая кроссовки, он обнаружил на них засохшую грязь. Прошлой ночью он совершил вылазку наверх, на Моулси: «эротический моцион», как он выражался.

– Чем могу быть полезен? – Он вернулся в гостиную, на ходу проводя гребешком по вислым темным волосам.

Незнакомец уже устроился в единственном кресле с подлокотниками.

– Я, знаете ли, недавно сюда приехал, – сказал он. – Меня зовут Грейлинг, Джон Грейлинг. Я разыскиваю одного человека, мы были знакомы когда-то, а потом я уехал за границу на несколько лет.

– Тут, боюсь, ничем не смогу вам помочь. Хотите кофе? Я как раз собрался варить.

– Спасибо. А курить можно?

– Так и быть, только если поделитесь.

Они закурили, и Джереми направился в крошечную кухоньку в глубине коттеджа. Грейлинг последовал за ним.

– У меня тут, извините, полный бедлам. Вот что значит жить бобылем. Я вообще-то не местный. К тому же сейчас развожусь… препоганая история… А какую из моих книг вы читали?

Грейлинг глубоко затянулся сигаретой, стряхнул пепел в раковину.

– У вас в одном триллере, «Свинья-копилка», пристрелили женщину… так ее фамилия была Диксон.

– Что-то не припомню. Я им, знаете, имена по ходу дела придумываю. Вообще-то пытаюсь триллеры больше не писать… Сейчас вот, как выражается теперь молодежь, тащусь от Гоголя… Слыхали про такого? Николай Гоголь. Если слышали, всем в Хэмпдене фору дадите. В наше время кругом такая необразованность. Скупость и юмор – вот мой стиль.

Вскипел чайник. Джереми его выключил. Разливая кипяток в две кружки с растворимым кофе, добавил:

– Гоголь порой ужасно смешно пишет. Где-то, например, у него сказано, что некто мог спокойно спать, поскольку его не донимали ни геморрой, ни блохи, ни чрезмерный интеллект… [6]

Рассмеявшись, он открыл бутылку и добавил в кружки молоко.

На Гоголя Грейлинг не отреагировал.

– Так вы, значит, ничего не знаете про женщину по фамилии Диксон? – спросил он. – И никогда ее не встречали?

Джереми подал ему одну из кружек ручкой вперед.

– Вы бы поговорили с местным священником, отцом Робином. Приятный человек. Я неверующий, а он со мной обходится так, будто я уважаемый прихожанин. Я ему за это очень признателен.

– Мы с ним сегодня утром уже познакомились. Он сказал, будто этой церкви полторы тысячи лет. Неужели правда?

– Понятия не имею. Наверное. Какая разница? Я туда все равно не хожу.

Гася окурок, Джереми признался:

– Мы с отцом Робином как-то раз даже выпивали. Раздался новый звонок.

– Так. Это мне, наверное, корректуру наконец прислали. Рад был с вами познакомиться.

Грейлинг понял намек. Он поставил на стол кружку, из которой едва пригубил кофе, и поднялся.

– Спасибо за гостеприимство. Может, опять как-нибудь увидимся.

– Ну и прекрасно! – воскликнул Джереми, направляясь к двери.

Стивен Боксбаум ехал на своем «БМВ» из Оксфорда домой. Он, профессор общественных наук, историк права, все утро провел за работой в Бодлеанской библиотеке: его интересовали взгляды Токвиля [7]на жизнь среднего сословия и на требования закона – Стивен писал об этом статью. Проехав мост, он замедлил ход на главной улице и остановился. Несколько автомобилей, запаркованных где придется, совершенно перегородили деревенскую магистраль возле церкви: там только что завершилась церемония бракосочетания.

Стивен, положив локти на руль, наблюдал за оживленной толпой и улыбался, сам того не замечая. Вон жених с невестой – едва сойдя с паперти на землю, они принялись бурно целоваться. Гости подбадривали их криками, аплодировали. Какая-то еще пара – нет, две пары – тоже заключили друг друга в объятия, воодушевленные всеобщим восторгом. Все такие нарядные радостные.

Вот бы опять без ума влюбиться, подумал он. Увы, «без ума» он не бывал ни разу в жизни.

Стивен неожиданно расчувствовался: он ощутил, как сильно любит Англию, эту страну, которая его приютила. Другие Боксбаумы, его дальние родственники, в конечном счете уехали в Америку, многие немало там преуспели, но Стивен, которого четырехлетним ребенком привезли сюда родители, беженцы из нацистской Германии, так и остался в Англии.

Он вспомнил другую церковь, далеко отсюда, в Македонии. В прошлом году он ездил в самый центр этой балканской страны, в город Велес: хотел выяснить, какие юридические препоны чинило государство тамошним евреям и прочим меньшинствам за все годы серьезных пертурбаций в двадцатом веке. Он зашел в Свети Пантелимон, собор Святого Пантелеймона, центральную православную церковь всей округи. Здание обветшало, явно нуждалось в средствах на ремонт. Стивен подошел к ящику для пожертвований и только собрался опустить туда двадцатидолларовую бумажку, как гид остановил его, даже перехватив запястье. «Спасибо, сэр, за доброе намерение, – сказал он Стивену, – но вы же не здесь молитесь. Вы не верите в этого бога, а значит, помочь не можете. Извините».