Брайан Олдисс: Оксфордские страсти

– Почем я знаю, сэр. Меня это не касается. Вон в Ирландки-то что творится. Там тоже отчасти из-за религии, верно?

– Отчасти, – буркнул он, разворачивая газету. – В яблочко.

Шэрон предложила ему мюсли.

Они оба уже в возрасте. У обоих – не первый брак. Шэрон страшно худа: кожа да кости. Ее крашеные светлые волосы подвиты и начесаны кверху, и прическу эту, очень походившую на волнистую оборку-защипку корнуольского пирожка, регулярно подправляла местная парикмахерша в заведении под названием «Салон франсэз». Широкое скорбное лицо, на котором светились ясные серые глаза. Стивен старше жены на двадцать лет; худощавый, юркий мужчина, почти такой же стройный, как она. Его высокий лоб будто стремился перевесить пролысину, которая уже образовалась на затылке. Он, более или менее известный профессор права, был членом университетского совета в Нью-Колледже. [5]

– Всюду неспокойно, – продолжал он. – Отчего ни в одной стране нет ни справедливых законов, ни сбалансированной внешней политики, отчего не производится достаточно продовольствия, отсутствует равномерное распределение товаров? Почему ни одна страна не в состоянии жить за счет собственных ресурсов – ну, хотя бы лет пятьсот, а? То есть, я хочу сказать, без рабовладения, без угнетения. Такого в истории просто не было. Нигде.

– А Китай? – осмелилась вставить слово Шэрон.

– Ну, Китай, конечно, наилучший пример. И все же: именно там угнетали женщин, преднамеренно деформируя их тела, чтобы потакать мужским вкусам.

Шэрон, потянувшись за тостом, заметила:

– Выходит, Утопия никак не настанет лишь из-за очередной волны людских пороков.

Она взглянула на него с некоторой скукой.

– Да-да, все так, несомненно, – твердил он, – все-все это, вместе взятое. Вообще говоря, в истории вечно происходят какие-то ужасные события, странные, непостижимые. Кто скажет, почему? Кто в состоянии указать первопричину? Может, просто солнечная система периодически проходит сквозь ядовитое облако межгалактического газа.

И он скривился.

Шэрон засмеялась, хотя само слово «газ» вызывало у нее ужасные ассоциации.

– Выходит, это не месть Яхве…

– О, Яхве я бы не принимал в расчет, – сказал он. – Он, конечно, строит козни, но едва ли власть его так уж велика…

А Земля продолжала кружение вокруг своей оси: вот уже и узкий солнечный луч исчез, отсеченный стеной дома по соседству.

Прямо через дорогу от аккуратных особняков на землевладении Уиллитс (их построили в 1951 – 52 годах) высились строения куда более почтенные: в одном деревенский магазин с почтой, а другой – жилой коттедж. Утреннее солнце, уже набиравшее силу и высоту, заливало своими лучами окна коттеджа, где Джереми Сампшен как раз принимал душ. У Джереми болела голова. С похмелья. Он стоял под упругой струей горячей воды, прижимая голову к белому кафелю на стене и глубоко дыша.

Соответственно, его отнюдь не обрадовал звонок в дверь.

– Наверное, «ФедЭкс», – произнес он и закрыл кран. Обернув банное полотенце вокруг талии, он поспешил вниз, оставляя на полу мокрые следы.

– Вот ваше молоко, сэр! – отрапортовал незнакомец, на вид, однако, вовсе не молочник. Стоя у двери, он протягивал Джереми ежеутреннюю пинту молока.

Джереми недовольно принял бутыль – настоящий молочник оставил ее, как обычно, снаружи. И спросил у этого типа, что ему, собственно, угодно.

Незнакомец был в костюме из плотного твида, в зеленой рубашке и с таким же галстуком. В аккуратно подстриженной эспаньолке проглядывала седина.

– Может, сейчас не лучшее время для визита, – сказал он, неодобрительно оглядывая полуголого Джереми с ног до головы. – Но вообще-то уже десять минут одиннадцатого. А вы, видать, поздняя пташка.

Джереми, посчитавший его слова упреком, повторил свой вопрос.

– Я, видите ли, разыскиваю одну даму, – сказал гость.

– Ах вот оно что. А у меня тут – хотите верьте, хотите нет – бездамная зона.

И хотел было притворить дверь, но плечо незнакомца этому воспрепятствовало.

– Вы ведь мистер Сампшен, не так ли?

Джереми признал, что так оно и есть.

– Прошу прощения. Я один из ваших читателей, – улыбнувшись, промолвил незнакомец.

– Что ж, входите. – Джереми сменил гнев на милость. – Одну минуту, я только надену брюки.

Он провел незнакомца в тесную гостиную, где солнечные лучи падали на «iMac» и на груды бумаги, а сам бросился наверх. Он мигом надел какие-то штаны и свитер: боялся, что незнакомец что-нибудь умыкнет – хотя, честно говоря, и сам не знал, есть ли у него что-нибудь такое, что стоило бы красть.