Татьяна Мудрая - Меч и его палач

Почти всё время я разъезжаю по стране вместе с моей свитой и пытаюсь примирить всех алчущих и жаждущих с их непокорной совестью и их желаньем перемены мест. Если приходится убивать мужчин – по традиции делаю это так, чтобы не осквернить землю их кровью. В земле роют глубокую узкую яму, прямо над ней постилается широкая кожаная полость, а потом труп, голову и увлажненную буйволову шкуру плотно стягивают веревкой и зарывают в том же углублении. Сверху ставят узкий столб без указания имени, но с акростихом.

Женщины никогда не просят меня о подобной услуге.

В самом Скон-Дархане моим особенным делом считается подтвердить или отвергнуть обвинение. Очень часто – самообвинение, которое нередко оказывается единственным из доказательств. Нет, Сейфулла не покривил душой: грубую силу и особые инструменты мне применять не приходится. Их просто нет поблизости. Однако представьте себе, что вам предлагают поговорить по душам с живым воплощением смерти… даже если вы относитесь к Белой Госпоже с приличным ей уважением и почти без страха…

Легко ли вам будет солгать?

Обычно мне всё удаётся, так что я постепенно теряю навык. Так я смеюсь наедине с самим собой.

Потому что мне тут спокойно. Точнее сказать – покойно.

Во дворе моего дома, как и на всех городских улицах, садах и площадях, полно детей. Они, как и всё живое в Сконде, быстро созревают – не успеешь им нарадоваться – и перестают быть занятными малышами и малышками, но на смену им непрестанно приходят новые.

Вот об одной такой скороспелке я хотел бы рассказать.

…Арман пришел ко мне, когда ни Грегора, ни Сейфуллы у меня в гостях не было. Подгадал момент. Я прямо им залюбовался: гибкий, как девица, смуглый, точно его прекрасная мать, и оттого даже помолодел с лица. Бородка темного золота подстрижена и напомажена, глаза сияют, брови распахнуты парой ангельских крыльев, а ото всей фигуры так и веет неудержимой силой. Вот кому здешнее учение пошло впрок!

– Хельмут, – заговорил он после череды приветствий. – Я хочу просить тебя, моего второго отца, быть моим сватом.

– О-о. Решился, наконец, открыть счет?

Вся прелесть супружеской жизни в Сконде заключена в многообразии видов супружеских уз. Наиболее почетным для мужчины считается быть охранителем (это практически синоним хорошего супруга) четырех жен. И всем им давать доброе содержание и поставлять здоровых детишек. Это требует, кроме прочего, очень больших денег, которые в знак заключения союза и в виде имущества и подарков получает каждая женщина.

Если «он» желанен, но очень небогат, бывает так что три-четыре не слишком умелых жены тайно скидываются, чтобы укупить себе этого мужичонку. Потом он отчасти возвращает им их достояние. Ибо нет договора, нет махра – нет и брака, что втолковывал мне Туфейлиус давным-давно. Когда женский махр очень велик – а это бывает в каменистых горах или в дельте тех рек, что бурно и опасно разливаются каждую весну, – его позволено собрать трем или четырем мужам. Это необходимо – ведь их общей супруге придется содержать еще и семью родителей, где обыкновенно имеются младшие сестры на выданье и младшие братья с проблемой их грядущей женитьбы, и поднимать свое потомство вопреки своенравию здешней природы, и самих супругов своих по временам поддерживать мощной рукой. Ну, поскольку это все-таки государство справедливости, окончательное решение вопроса остается за женой. Она дает согласие на принятие в дом подруг, на брак с целым скопищем мужей – и на то, чтобы остаться одной перед лицом всех тех утомительных обязанностей, которые налагает на женщину семейное положение. А их так много, что иногда мне становится непонятным, как это простые союзы «один на один» всё же остаются в большинстве. Они сохраняют колеблемое ветром равновесие посреди двух брачных крайностей, они являют собой неустойчивый, но центр здешнего бытия, однако держатся, возможно, лишь на том, что женщин в этом чудно́м мире всегда не хватает, и зачастую основываются вовсе не на любви, а на простой нужде. Но все-таки подобные браки существуют и даже возрастают в числе.

Так вот, говорю я Арману:

– Так кого ты хочешь брать за себя?

– Турайю, дочку Рабии и Туфейлиуса.

– Спятил, что ли, совсем? Это ведь сущий ребенок!

– Хельмут, – проговорил он спокойно, – ты же весь в разъездах. Давно Сейфи ее тебе показывал?

– Показывал? Погоди… Да она еще год назад у меня во дворе с прочими ребятишками без всяких помех играла в «догони – поцелуй».