Татьяна Мудрая - Меч и его палач

– Вот именно. Тогда ей как раз исполнилось двенадцать, через месяц открылись первые крови, вот ее и спрятали. Девушке на выданье не след возиться с несмышленышами.

– Так она всё равно еще девчонка снаружи и внутри.

– Хельмут, я ж ее видел тайком и без покрывала этого – сваха показала. Для чего еще сваху нанимают? Груди точно две наковальни, бедра пышны как кузнечный мех и, как говорит Сейфулла, лучше купели для закалки моего личного клинка, чем… хм… чем она, сыскать невозможно.

– А сама Турайа что?

– Согласна. Лет уж пять как. Мы с тобой и с нею когда в Скон-Дархан явились?

Он глубоко и удовлетворенно вздохнул.

– Знаешь, чем хорошо юницу за себя просить? Разглядеть успеешь и понравиться – тоже.

– Родители, как я понимаю, не против?

– Скорее наоборот.

– Ну а если так, зачем тебе я?

– Для почету мне и Турайиным родичам. И насчет махра столковаться.

Шпинель замялся:

– Я для того книгу написал скондским узорным письмом. Свои стихи, понимаешь? С нотными значками, миниатюрами, поля расписные сделал шириной в девичью ладонь. Ее уже готовы во всех здешних Домах Книги копировать, только нужно надпись сделать, что это ей на память и что ей причитается весь доход с продажи.

Он не преувеличивал своих талантов, был даже отчасти скромен. Умение изысканно писать и рисовать (что в Сконде означает практически одно и то же) входит в разряд благороднейших добродетелей воина. Разве что ему помогли записать его мелодии специальными крючковатыми значками.

– Так это поистине царский дар. Что-то не так?

Арман снова замялся.

– Родственники не шибко довольны. Эти, со стороны Туфейлиуса. Не сам он, понятно – уж он-то отдает обеими руками… Только его ведь нет сейчас. После моей смерти всей этой братии тоже кой-чего должно достаться, не одной вдове. Всем мужам и женам, мальчикам и девочкам в пропорции два к одному: женщине меньше, оттого что она не платит вено, а получает.

– Не рано ли тебя похоронили?

– Я же воин, а они ремесленники и торговцы. Всё законно.

Похоже, я своим выступлением на сцену должен буду хорошо сбить цену невесте…

Ну, я вздохнул, отмылся до скрипа второй раз за день, переоделся в самое нарядное, что нашел, – и отправился на восточный базар. Напрасно мы с Арманом уповали на мое завораживающее влияние: торговаться с упертыми родичами пришлось часа три без остановки. Договорились, что Шпинелю, а значит, и армии его наследников, после моей смерти отходит загородный дворец с садом (ну да – купленная по сходной цене двухэтажная развалюха с десятком старых яблонь и груш, куда еще не единожды руки прилагать придется), а если я умру холостяком, то вообще всё мое движимое и неподвижное имущество.

Они все более чем уверены, что мне так и не суждено жениться: оттого, что я так себя поставил. Грегор тоже в вечных холостяках числится – ну, это ясное дело. Не расстрижешь ведь этакого насильно.

Разумеется, я обращался к свахам – самая уважаемая профессия там, где ты постоянно рискуешь получить кошку в мешке. Однако ни они сами, ни я так и не столковались по самому первому вопросу: кого же именно я хочу получить в жены… Одно я понимал: не ту добрую и бескорыстную душу, что с готовностью рекомендует своего мужчину ближайшим подружкам. И не властную хозяйку земли, скота и мастерских, которая берет себе в долю четырех соработников. Я хотел – вопреки своему неблагонадежному положению – стать истинным стражем сокровищницы, как здесь называют верных и отважных мужей.

А пока дважды или трижды в месяц я совершал наполовину тайное паломничество к жрицам Матери Энунны – и почти сразу понял, отчего, во-первых, это идолопоклонство никто и не подумал запретить, и во-вторых, почему в этих стенах и колоннах куда чаще встретишь девушку, чем замужнюю даму, а даму – чем ее мужа. Но если говорить серьезно, то именно священные храмовые проститутки с их умением доставить опаляющее наслаждение считаются теми, кто умеет прямо говорить с природой – или всеми земными природами и породами, – дабы тем удержать их равновесие.

Но к делу.

Первая свадьба именитого скондского миннезингера на старшей дочери еще более известных Брата и Сестры Чистоты привлекла народ с доброй половины Вард-ад-Дунья. Поскольку молодые происходили из разных вер, сочетал их сначала христианский патер с его сладострастной «Песнью Песней», а затем имам-ханиф, который сперва прочел длиннющий кусок из суры про священную корову, а потом огласил брачный контракт. Свадьбы тут обыкновенно играются «поверх всех религий», хотя супругов стараются навербовать из одной-единственной. Дело в том, что практичные скондцы ценят договор немногим меньше Божьего благословения… Детей от смешанных браков обязательно просвещают насчет обеих вер – третьей они овладевают, так сказать, походя. Не считается грехом и примерить на себя одежду другой религии. Ибо настоящий ханиф – это тот, кто умеет разглядеть Сущее за обносками любого вида и цвета.