Татьяна Мудрая - Меч и его палач

Ведь говорил же умнейший из ханифов по прозвищу Араби: «Сердце мое открыто всему сущему: оно – пастбище для газелей и христианский монастырь, капище идолопоклонников и Кааба паломника, скрижали Торы и стихи Корана. Я исповедую религию Любви. Куда бы ни шли ее караваны, она останется моей религией и моей верой». Так учил меня Туфейлиус. И так поступали многие жители прекрасного города, а поскольку считается, что все прочие скондские города – лишь его копии, выполненные в подручном материале, то и вся великая страна Востока.

На свадебном пиру, помимо широкого многосуточного кормления, совершается ритуал «раскрытия невесты», когда не только жениху, но и всем присутствующим на миг показывают ее личико, до того скрытое в тумане семи радужных полупрозрачных покрывал, накинутых одно поверх другого. Жена как символ «батин», скрытого, и «сирр» – тайны. И просто хорошенькая девочка – не более того; так я и сказал счастливому новобрачному на следующий день, когда он слегка протрезвел – не от вина, которого на свадьбах не пьет никто из присутствующих, – а от узаконенных любовных восторгов.

– Хельмут, когда тебе дарят звезду с неба, тебе же не придёт в голову спрашивать, достаточно ли она ярка, – ответил он серьёзно.

Надо ли добавлять, что наше братство было тем самым поколеблено?

Нет, не надо. Ибо месяца через два Шпинель снова повадился захаживать ко мне в гости, да еще вместе с Ортом. Мальчишка учился у старшего друга воинскому ремеслу и оттого мужал и рос на глазах: в пять лет казался восьмилетним, в шесть – его на равных принимали в компанию драчуны-подростки. Кулак у него рос еще быстрее всего тела, но только ум, живой и гибкий, перегонял всё. Пребывающей в нетях маме Рабии (которая только что не сменила скондское гражданство на иное) он плавно изменил с мамой Турайей.

И снова пошли разговоры.

– Хельмут, быть в Сконде волком-одиночкой несолидно, – говорил мне Арман. – Ты просто не понимаешь, чего лишился.

– Турайа и дом в чистоте держит, и в поля во время сева и укоса наезжает, – звучал его живой подголосок в лице Орта, – и насчет книгоиздательства и книготорговли понимает туго.

– Ты бы хоть говорить правильно научился, малец, – отвечаю я. – Укоса…

При мальчишке я знай отмалчивался, а без него пытался объяснить Арману свои резоны.

Происходило это, как правило, за доброй выпивкой, что нам не была запрещена – при условии, что никто не увидит нашего сугубого свинства.

– Сейчас я оказываю честь только мужчинам, – объясняю ему как-то однажды. – Они могут без укора хоть до пояса раздеться. А у женщин верхняя часть спины считается самой соблазнительной изо всех ее красот. Как говорится, грудь интересна только младенцу.

– Ну и что?

Делает вид, что не понимает намеков.

– То, что палач в постели имеет не законную супругу, а благородных дочерей великой мамы, может удержать кое-кого из здешних жен от прелюбодейных глупостей.

– Хельм, ты идиот или только прикидываешься?

– Прикидываюсь. Прикидываю. Знаешь… Ну тогда, с Олафом… Это было почти на пределе моего искусства – не покалечить его, а ударить сразу и чисто. Даже выше предела.

– Ну, так второго такого раза тебе и не выпало.

– Верно. Но ты как думаешь, мне хочется, чтобы он был, этот раз? Я стремлюсь к этому? Стать вполне респектабельным для того, чтобы казнить женщин, имею в виду. Хоть это, по нашей вестфольдской пословице, вообще случается раз в сто лет на морковкино заговенье.

– Нет, Хельмут, прости меня, ты не идиот. Ты просто тупой деревянный болван. Тебя же к воинской присяге приводили. Воинской. Самой строгой изо всех. Я-то знаю. От нее уж и не увернешься никуда, кроме как в могилу. Ты как насчет родового склепа – приценялся? А уж если придется других туда класть – так хоть не станешь целиться мечом по еле видной полосе плоти. У нас, хорошо обученных убийц, такого выбора вообще не бывает.

Совсем новые нотки, однако.

– Мальчик, что там за пакость происходит – за нашей границей?

Молчит, только усмехается кривовато.

– Арман, ты по-прежнему мой эсквайр?

Не отвечает.

– Слушай, я знаю, что Оттокар-младший, первый сын старого ястреба, снова претендует на франзонский престол. В морганатических супругах у него одна из наших скондок ходит – по всей видимости, сие почитается кой-кем за высшую добродетель. Дети от нее четко не наследуют, но кроме них двоих возник сын от первой, знатной жены. Жил в сокрытии, что ли…

– Вот от имени мальчика младший Оттокар и осадил коронный замок старшего, – в полный голос отвечает мне Арман, приподняв голову от скатерти. – Будь тут Сейфулла, не я бы сказал тебе такое.