Татьяна Мудрая - Меч и его палач

Мы не сразу поняли, что показалось нам непривычным в здешней бурной, пестрой, яростно азартно жестикулирующей толпе. Она была по преимуществу мужской. Почти полное отсутствие женщин в людных местах – и если Сейфулла указывал нам на одну из них, то это было подобие черного корабля под всеми парусами, который неторопливо рассекал людские волны, с неким, как мне казалось, благоговейным испугом расступавшиеся перед ним. Носили эти скондские жены, о которых я поневоле был наслышан, темную и бесформенную то ли юбку, то ли рубаху, поверх которой непременно накидывали нечто вроде мешка с прорезью напротив глаз и тончайшей серебряной вышивкой по краю этого отверстия. Встречаться взглядом с тем, что глядело на нас из этой щели, нам с Арманом было как-то неловко или вообще конфузно: будто крадешь чужую тайну. Не поклянусь, что противоположная сторона ощущала то же: когда тебя без помех оценивают на вкус, цвет и запах, это прямо-таки всей шкурой ощущаешь…

Да, в городе так стала наряжаться и Рабиа – когда желала пойти в гости или по иному делу одна. Чтобы некстати не спутали с «дочерьми Энунны», священными проститутками, которые по большим праздникам выходят из своего огромного храма и украшают собой лучшие места города: в полупрозрачных белоснежных одеяниях, окутавших тело как туманом, в золотых цепях и кольцах, что просвечивают сквозь кисею наравне с другими их прелестями, неподвижные, как статуи… И с открытыми настежь лицами.

На третий день бесплатное кормление и окормление резко закончились.

– Пришли посланники, и призвали меня к нашему Амиру-ан-Нэси, – пояснил с важностью Туфейлиус. – Господину Людей. А он хочет видеть вместе со мной и моих спутников.

Ну, мы со Шпинелем принарядились как могли. Стараниями нашего гостеприимца, конечно, ибо наше вробургское золото Сейфулла посоветовал беречь. На столичных рынках можно было легко найти одежду любого вида и покроя, так что наш иноземный колорит был благополучно сохранен и даже преумножен: короткие шерстяные туники – у него под цвет глаз, у меня лиловая, – элегантные черные трико и плащи, расшитые по черному же бархату серебряной и золотой нитью. А вдобавок – остроносые темные туфли из лучшего сафьяна. Я всегда носил похожее, но далеко не такого отменного качества.

Сам Туфейлиус также сменил скромное лекарское одеяние на что-то, как мне показалось, вроде военного наряда. Перо на тугом голубом обмоте вздымается водопадом, ярко-синий камзол расшит самоцветными звездами, широкие штаны из чего-то вроде тонкого белого шелка ложатся мелкой складкой. И невысокие сапоги, крашенные индиго, – вот это последнее и придавало ему особенно щегольской вид.

Когда мы в назначенный час верхами подъехали ко дворцу нашего амира, нас сразу провели к хозяину. Сам он сидел в небольшой по виду зале, похожей изнутри на бархатную шкатулку, и был, к моему удивлению, поверх богатого одеяния накрыт чем-то вроде женского головного хиджаба – именно так называлась эта темная штуковина. Одни глаза сверкали.

После того, как мы отвесили здешнему властителю по скромному поясному поклону, он усадил нас на что-то типа широких толстых подушек, куда мы уселись, скрестив ноги. Ну разумеется, Туфейлиус нас обучил, как это делается, и оказалось, что оно похоже на один известный элемент воинского упражнения. Не так уж и страшно, по сути дела.

Говорил с амиром Сейфулла – и на языке, которого мы не понимали.

Недолго: мы и соскучиться не успели, озирая стенки и потолок, сплошь покрытые хитроумным узором из чего-то растительного, и яркие ковры с плотным и нежным ворсом.

Когда нас отпустили и мы удалились от дворца на безопасное расстояние, я спросил:

– Чего это ваш владыка прикрытый на людях появляется? Как женщина прямо.

– Сам не понял, – пожал плечами Туфейлиус. – Наши жены хотят остаться как бы незамеченными, но в то же время не пустым местом. Как бы родовым знаком самих себя. Я – это некто достойный почитания. Я – тайна…

– И от сглазу уберечься заодно, – пробурчал я. – Рядом ведь палач на вольном найме, как-никак…

– Не думай плохого, – твердо ответил Сейфулла. – В любом случае амир выше того, чтобы желать оскорбить кого-либо так, как ты думаешь, он оскорбил тебя.

Наш разговор принял – неожиданно для меня – слишком резкий характер, и я почел за лучшее его не продолжать. Как может высший вообще оскорбить низшего? Этого я просто не понял.

Только вот ровно через пять дней перед нашим домом появилось небольшое посольство: двое нарядных юнцов и третий – очень почтенного вида воин (уж в этом я смог разобраться) с узким скимитаром на боку и каким-то неудобного вида свертком поперек седла. Все трое на прекрасных лошадях одинаковой соловой масти – как из золота вылитых. Сошли с седел и постучались сначала в дверь дома, а потом, вместе с хозяином, который, как я понимаю, того и дожидался, – ко мне лично.