Татьяна Мудрая - Меч и его палач

Это на языке Туфейлиуса, скорее всего, означало, что родня до отъезда врача по тайным делам прозябала в глухой провинции, своей многочисленностью перешла все мыслимые пределы, а теперь забила своим потомством и величественное городское строение. Так что возвратившемуся хозяину впору будет навечно поселиться в том самом… ишак-сарае.

Так я считал, пока прямая, как размотанное из рулона полотно, «царская» дорога не привела нас всех к Скон-Дархану. Открытому Городу. Городу Без Стен. Какие еще имена можно было ему дать?

Сначала мы даже бы и не заметили, что перешли через городскую черту, если бы не охранники, что потребовали с Туфейлиуса проходные деньги. Заплатил он пустяк, судя по его физиономии, зато с неподдельной гордостью.

– Я уже говорил, что дети – желанные гости на этой земле, – объяснял он, продвигаясь рядом со мной по нешироким улочкам пригорода. – Особенно девочки – от жен куда больше, чем от мужчин, зависит число скондских граждан. А еще я горд тем, что везу моему амиру, избранному владыке города, троих верных и достойных мужей.

– Ты и меня присчитываешь? – спросил я, стараясь не показать своего изумления.

– В Сконде говорят так: тот, кто преступил, – уже убил себя своими руками. Нет вины на том, кто исполняет над ним волю Справедливого. А в остальном – ты лекарь, это почетно. Шпинель – воин, но и знаток прекрасных слов и мелодий. Грегор – это один из таких вали, которых здесь будут почитать не одни люди нохри . Он истинный ханиф, как и я.

– Ты хотел сказать – вали, праведник? – спросил я.

– Вали – это друг. А ханифы – это те, чье сердце открыто всему сущему. Они есть и у нохри , которые носят крест, и у иллами , почитающих скрытое за семью завесами обитаемых миров, и даже у баали , чьи жрицы обитают в глуби храмов, а ищут себе пару на людном перекрестке. Оттого Скон зовут еще «Вард-ад-Дунья». Роза Мира.

– А кем тут будут числить тебя самого?

– Тем, кого во мне призна́ют. Когда-то я считался лучшим в Варде мастером тонких исчислений. Говорили, что звезды на небе появляются и исчезают по моей указке. Ну а что я лекарь – так все хакимы проходят через это. Нас, будущих мужей, еще в раннем детстве учат писать стихи, взирать на небесные светила, размышлять над цифрами и ловить на женском запястье сто видов пульса.

– И владеть холодным оружием, – прибавил я.

Тотчас вспомнив о Торригале – или Гаокерене? И невольно потянувшись рукой к висящему за спиной чехлу.

– Он знает свое время, – жестко произнес Туфейлиус, отводя мою кисть назад. – Не буди его понапрасну. Но вспомни, кстати, есть ли у него острие на самом конце?

– Сам знаешь, что нет, – сказал я с удивлением.

– На языке скондцев притупленное жало означает невозможность смерти и воплощение акта Милосердия. Даже если такой клинок по виду убивает, то лишь чтобы воскресить.

В этот миг обучение меня Туфейлиусом временно завершилось, потому что мы пришли к нему домой.

Особняк, построенный из розоватого известняка неподалеку от окраин, был возведен посреди тенистого сада и благоуханных цветников, напоминая небольшой дворец своими узкими стрельчатыми окнами и круговой колоннадой. Откуда-то здесь уже знали о прибытии хозяина и гостей, поэтому на нас сразу навалилась куча то ли родичей, то ли слуг и начала снимать нас и вьюки с шибко радостных скакунов, принимать детвору в пылкие объятия и уносить с глаз долой, показывать приготовленные нам комнаты и всё такое прочее.

– Я выслал вперед лису-оборотня, – хихикнул Туфейлиус в ответ на мое недоумение. Какой-то намек на книжку из рутенской страны Сипангу, которую он дал мне на днях прочесть?

Словом, устроили всех прекрасно и никого ради нас, похоже, не утеснили.

Орта передали уже упрежденной мамке, нас троих – мастера-мечника, его монаха и его эсквайра – устроили в большой полутемной (из-за постоянной в этих местах жары) комнате с низким широким ложем и каким-то хитрым отхожим местом, из которого ничуть не воняло. Мы наелись, выспались и утром получили по огромному кувшину тепловатой воды для омовений. Затем нас покормили, напоили и с головой выдали нашему учителю и поучителю…

Нет-нет, дня два мы просто ходили с ним по городу смирным стадом. Осматривали красоты. Храмы всех трех основных и множества подсобных религий, дома знати и утопающие в зелени хижины простонародья. Библиотеки – Дома Чтения, по-здешнему, – где, кроме самих кодексов и свитков, выдавали бумагу, чернила и перья для переписки и иной книжной работы. Кварталы мастеров.