Татьяна Мудрая - Меч и его палач

– А что там, за горами?

– Надпись.

– Какая-такая надпись?

– «Там водятся львы», – усмехнулся Туфейлиус. – Спи, мальчик.

… Я проснулся от чего-то непонятного – прозрачным влажным звоном залились невидимые колокольцы, бубенец на шее грохотнул сухим костяным звуком.

– Не смотрите, Хельмут, – произнес незнакомый голос, до странности звонкий. – Уже конец. Надо же, какой абзац получился!

– Акцидент, – поправил другой голос, погуще тоном.

– Случай из рода непредвиденных, – согласился первый. – Волка из фабулы вызвали своими разговорами. Этих… заключенных суицидников.

Я приподнялся на локте и судорожно схватился за чехол Гаокерена. Он был пуст!

– Просочились мы, – успокоительно прожурчал первый голосок. – И еще разок просочимся. Как туда, так и обратно. Нет проблем.

– Стелла! – загремел ее собеседник. – Не место для твоих шуточек.

Я окончательно проснулся и сел, задрав голову кверху. Небо едва побледнело, однако на его фоне четко виднелись два стройных силуэта.

Совсем рядом с нами.

Хельм и Мария Стелла.

Он в щегольском наряде, отлично подражающем костюму стражника, она – в длинном покрывале до пят, под которым спрятала свои длинные рыжие космы.

– Торригаль, – пробормотал я.

– Мы зовем себя Торстенгаль, но это просто удобное сочетание звуков, – проговорила девушка. – Так что как тебе будет угодно, Хельмут.

– Ты понял, что случилось, мейстер? – сказал Тор. – Там, в Вестфольде, ты на короткое время стал имеющим власть и призвал ко мне живые мечи. Они умели оборачиваться людьми и научили этому меня. А моя подруга…

– Я просто ведьма, – рассмеялась она. – Рыжая ведьма, которую он за себя взял. И хватит об этом.

– И что теперь? – пробормотал я.

– Жить будем дальше, – ответил Торригаль. – Их двое было, хищников. Уж не знаю, чего хотели и что их к вам приманило. Мечи разве что. Мы то есть.

– Мы их забрали, – тихонько проговорила девушка. – Надеюсь, никто по ним не загрустит и не сочтет, что мы превысили меру необходимой… э… самообороны.

– Забрали? – тупо повторил я.

– Впитали. Вобрали. Съели.

Чудная ария на два стальных голоса.

Вот. Теперь уж я не усну, как ни старайся. И Туфейлиус как раз проморгался, и Арман…

– Он вернулся, – почти спокойно ответил на мой взгляд Сейфулла.

– Кто – он? – с тихим ужасом спросил Шпинель.

– Меч Справедливости, – ответил наш хаким. – То, что к нему нарочито пришла его законная добыча, – было следствием грядущего воскресения и высвобождения его силы. Так всегда и бывает. Не ты ударяешь – Он ударяет. Да славится Он в небесах!

Конд уже не преподносил нам таких приключений, как самое первое. Видимо, и на самом деле судьба так порешила. Как объяснил потом Сейфулла, именно в пограничных Садах надзор над преступниками слегка ослаблен, чтоб не мешать тем, кто желает перейти границу и стать добропорядочными гражданами Франзонии, Готии или других земель. Однако таких мало. Стараются жить и умереть на родине, среди того, что овладело сердцем, как у нас говорят.

Далее пошли уже леса и рощи – чистые от сора и гнилья, пронзительно-зеленые и прозрачные по весне, точно живой хризопраз. Люди явно приложили к этой красе свои натруженные руки. Я поинтересовался у Сейфуллы, неужели же все они – несостоявшиеся смертники.

– Нет, конечно, – ответил он. – Есть… как это по-вашему? Лесники. Егеря. Для посадок и детенышей, для расчисток и для охоты. Бывают праздники Первого Дерева, Чистой Травы, просто Тишины Зарождения, когда напротив, никому нет сюда ходу, а в поселения приезжают бродячие актеры и проповедники, – всякий пришлый народ, в общем. Еще каждая живущая поблизости семья может получить кусок земли и собирать с него ягоды, грибы, расчищать от валежника. Сначала на два года, потом на пять, потом на всю жизнь старшего в роде. Многие стремятся и состязаются.

Ночевали мы у дороги только раз: дети всё-таки, их мыть часто требуется. Как я очень скоро понял, только часть приплода была от чресл Туфейлиусовых. Иначе как бы Рабиа могла заниматься своим странноватым ремеслом? Та худенькая девочка, которую наш Арман по-прежнему обнимал и прижимал к себе, по новому имени Турайа, то есть «Звезда», во всяком случае уж была восьми или даже девяти лет от роду, хотя с виду мелковата, ибо взята нашими ханифами из очень плохих рук.