Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Бездна

В телевизоре шумное веселье сменяет лицо Президента. Протянув руку, Мария Давидовна налила в бокал вино и стала слушать привычные слова, которые уже давно казались глупыми и пустыми. Что было в уходящем году, уже ушло, а что будет в новом, — произойдет не с ней и радости не принесет. Ну, за маленьким исключением, которое никоим образом не прозвучит в новогодней речи Президента.

С первым ударом курантов Мария Давидовна сделал глоток кислого вина и, поморщившись, поставила бокал на стол.

— Ну, здравствуй, Новый две тысячи десятый, — сказала она, и засмеялась. Каждый год она здоровалась с Новым Годом, и ни разу он не ответил ей. Задумчиво ковыряя салат, она смотрела на экран телевизора и думала о том, что её ждет в ближайшем будущем. В марте родится ребенок, и это самое важное событие в следующем году. Всё остальное по значимости меркнет перед этим событием.

Хотелось бы, чтобы Ахтин был рядом, когда это произойдет, но — надо реально смотреть на вещи. Даже если он жив, — а он жив, и в этом нет сомнений, — он не сможет быть рядом. Кто в этом виноват? Конечно же, он сам, но так ли уж это важно. Она справится с трудностями и вырастит мальчика, вполне достаточно знать, что Ахтин жив.

Мария Давидовна выключила телевизор, и от внезапно наступившей благостной тишины, почувствовала облегчение, словно шум вселенского веселья давил на сознание. Переместившись на диван, она удобно устроилась и подумала, что немного почитает перед сном. Однако, открыв книгу, поняла, что хочет спать, — глаза закрывались, в голове возникло ощущение умиротворения. Отвалившись на подушку, она уснула.

Полумрак подвала. Стены из бетонных блоков, покрытые грязью, копотью и похабными надписями. Из редких узких окон, покрытых серым налетом, пробивается скудный солнечный свет. Запах, смешанный из затхлости замкнутого помещения, гниющих нечистот и… свежих внутренностей. Монотонный чавкающий звук привлек внимание, — в углу собака с грязной свалявшейся шерстью погружает свою морду в живот трупа, отрывает куски внутренностей и неторопливо жует. По раздутым бокам видно, что она уже насытилась. Равнодушно глянула на неё, не прерывая своего пиршества.

Она посмотрела вниз, на свою ногу, которую кто-то пытался укусить. Толстая крыса лениво пыталась ухватить её за щиколотку (не хочу, но попробую).

Взвизгнув, она запрыгнула на рядом стоявший топчан, который сколочен из обломков досок и небрежно покрытый грязной телогрейкой.

Собака вздрогнула всем телом, и укоризненно посмотрела на человека, — что же ты мешаешь кушать.

Крыса, ничуть не испугавшись, неуклюже переваливаясь, затрусила вглубь подвала.

Теперь, когда потолок подвала близок, — протяни руку, достанешь, — на нем появились буквы. Бегущая строка из черных букв на когда-то побеленном потолке.

«Что, хреново? И даже не мечтай, что все образуется и вернется на круги своя. И даже не думай, что, проснувшись, ты найдешь себя и свой мир, в котором всё осталось по-старому».

Она читала и слышала в голове скрипучий противный голос.

«Теперь придется долго жрать это дерьмо, жить с осознанием своей ублюдочности. Ты будешь молить смерть прийти за тобой, будешь умолять своего бога об избавлении, но ты знаешь, что тебя ждет».

Слова сменились изображением, — участок потолка и стены напротив превратился в желеобразную поверхность, из которой стало формироваться лицо. Прекрасное и порочное, с гипнотизирующими глазами, влекущими за собой, и губами, обещающими сладкие мгновения. Глядя в бездонную глубину колеблющихся на потолке глаз, ощущая их призывную силу, она вытянула палец в универсальном жесте, то ли пытаясь попасть в его глаз, то ли посылая подальше.

«Пошел нахрен, козел» — крикнула она, но услышала только свой шепот. Она спрыгнула с топчана и одним движением отодрала доску от него. Подбежала к оскалившейся собаке и обрушила на неё свое оружие. Ощущая радость от преодоления страха, добила не пытающееся сопротивляться животное.

После посмотрела на истерзанный труп, — зияющий в немом крике живот, содранная с груди кожа, неестественно вывернутые конечности и… лицо с девственно чистой кожей, застывшее в момент наивысшего удовлетворения с открытыми счастливыми глазами.

Лицо, которое она так часто видела в зеркале.

«Узнаешь?! Когда я трахал тебя, ты была счастлива. Помнишь?»

Масса на потолке задрожала в самодовольном приступе смеха. Студенистые волны пошли по стенам, создавая ощущение неустойчивости пространства, зыбкости окружающих стен и безумия этой реальности.