Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Бездна

Я улыбаюсь. Он уже приговорил меня. Что бы я ни сказал, и как бы ни пытался защититься. Через секунду всё придет в движение, и мне надо будет бороться за жизнь. Или даже не пытаться это делать, дав им возможность отправить меня в Тростниковые Поля. Рядом нет Богини, и только это заставляет меня сопротивляться, — мне бы не хотелось уйти, не услышав её напутствия и не увидев добрую улыбку.

Подняв голову, я смотрю в глаза Федора и говорю:

— Покажу на лжепророка, и разбегутся овцы стада его. Кто имеет уши слышать, да услышит глас Божий, ибо это есть мой голос.

Я вижу в расширившихся зрачках Федора страх, но он мимолетен, — злость застилает его глаза. Он поднимает руку, давая знак Афанасию, но я нападаю первым. Всем телом бросившись на охранника, я сбиваю его с ног. Сдавив запястье той руки, что держит рукоять ножа, я свободной рукой наношу удар кулаком в нос противника.

Ярко-красная кровь, как первое причастие.

И резкая боль в затылке, которая отправляет сознание в бездну. И за мгновение до падения в мрачные глубины, я замечаю Богиню. Она улыбается мне, словно все это время была рядом.

Я падаю, но во мне нет страха.

И нет боли.

Ничего, кроме радости.

Потому что Она вернулась.

Я слышу скрип снега под ногами. Я чувствую тепло её ладони. Я вижу яркие точки в темноте. До них еще так далеко, а, это значит, что нам еще долго идти рука об руку через зимний лес.

Боль, которая возвращает из небытия. Я не чувствую тело, но моя голова, как готовый взорваться воздушный шар, раздувается изнутри. Кости черепа трещат, кожа вздувается и трескается. Еще мгновение и мозг разлетится в разные стороны.

Я не хочу, чтобы это произошло, потому что тогда боль уйдет.

Я уверен, что боль — один из тех факторов, которые даны нам Богом для того, чтобы мы могли изменяться. И даже осознание приближающейся смерти не так значимо в этом случае, как нестерпимая боль на протяжении медленнотекущих минут. Я уверен в очистительной силе боли, и искренне радуюсь, когда у меня есть возможность пережить её. Я говорю спасибо боли, что дана нам Богом.

Медленно открыв глаза, я пытаюсь что-то увидеть. Но — ничего, кроме неровной черноты камня, слегка освещенного огнем слева. Наверное, я лежу лицом вниз.

Богиня вернулась ко мне, поэтому я не хочу умирать. Тростниковые Поля подождут. У меня есть важное дело, которое никто, кроме меня, не сделает. Я пытаюсь улыбнуться, боль усиливается — и я радуюсь этому. Губы расползаются еще шире, и я начинаю смеяться. Слышу своё хриплое кудахтанье, и веселюсь еще больше.

— Наконец-то, очнулся!

Слышу голос рядом с собой. Мою голову кто-то поворачивает, — боль усиливается, и смех умирает во мне. Я вижу глаза, которые смотрят мне в лицо. Лица нет, только два зрачка, взирающие с интересом.

— Я уже устал ждать, когда ты вернешься.

Судя по голосу, это Валентин. Или Агафон. Я помню, что произошло в пещере, и это хорошо. В памяти нет провалов, — ни минутных, ни часовых, ни суточных.

— Знаешь, — голос Агафона тих, добр и загадочен, — с тех пор, как ты появился в моей жизни, я не могу успокоиться. Ты, как гвоздь в жопе, не даешь спокойно жить. И, главное, я никак не могу понять, почему так происходит. В чем фишка? Я ведь вижу, что ты не такой, как все люди. Например, Виктор вполне понятный человек, живет в лесу, берет деньги и делает своё дело. А вот ты, — пришел ниоткуда, наплел с три короба про болото и потерянный месяц, лишнего не говоришь, чувствую, что знаешь много, и не поймешь, зачем ты здесь? Признайся, или я сделаю тебе больно.

Я молчу, потому что мои признания ни к чему не приведут. К тому же, я знаю, что Валентин не сможет сделать больнее, чем уже есть.

— Если ты не будешь говорить, я сломаю тебе пальцы на руках. Возьму камень и буду бить по суставам, пока не твои ладони не превратятся в лепешки.

Я не чувствую руки, поэтому угроза бессмысленна.

— Или сделаю яичницу из твоих яиц, — хохотнув, говорит Валентин.

И эта попытка не увенчалась успехом.

— А, может, мне просто поджарить тебя?!

Зрачки перед моим лицом исчезают, и через секунду я вижу огонь. Факел приближается к лицу, и я инстинктивно закрываю глаза. Чувствую горячую боль и запах горящих волос. Головная боль отступает на задний план, словно огонь отпугивает её. Наверное, я кричу, но мне кажется, что звуки, которые исторгает мой рот, это смех. Или мне хочется, чтобы это был смех.

Огненная боль уходит, оставляя после себя ощущение расплавленной и стекающей по лицу кожи. Теперь боль другая, — пронзительно жгучая, и я с удовольствием отдаюсь ей, забывая на мгновение, что Валентин рядом.