Грэм Джойс - Как бы волшебная сказка

Мой оптимизм основывается на деталях, которые обнаруживаются в ее рассказе. Метод повествовательного изложения, распространенный в психологии, ущербен и ненадежен до тех пор, пока пациент не подойдет к достоверным подробностям сам, без понукания терапевта. Да, иногда она вводит что-то новое в свою историю – мужчину на автобусной остановке, – но у нее было двадцать лет на то, чтобы эту историю мысленно отточить, пусть и неосознанно. Каждая деталь в ее истории имеет значение и может быть пересмотрена и представлена в новом и позитивном свете. Каждая деталь – это камешек в мозаичном узоре того, что в глубине души она рвется сообщить.

Деталь, которая радует меня больше всего, – это, на первый взгляд малосущественный, образ жучка, вернее, жучков, усаживающихся в лесу вместе, имитируя цветок. Лес с его извилистыми тропами – это подсознание, пытающееся стать сознанием. Образ живого цветка-облачка – это то, что Юнг называл мандалой: круговой лейтмотив полного единения. Разлетевшиеся жучки – это символ ее растревоженной души; жучки, вновь объединяющиеся в безупречный цветок, или мандалу, есть галлюцинаторное исполнение желания Т. М., проекция ее глубинной тяги полностью восстановить единство ее смятенной души. Ее семья и возвращение в семью – это выражение того же неодолимого желания воссоединиться, только на физическом уровне. Облако-цветок – это образ ее души.

По Фрейду, люди, страдающие амнезией, полной или частичной, всегда подсознательно стремятся воссоздать ситуацию, послужившую причиной выпадения памяти. Вполне возможно, что ей это удалось. С того самого момента должен был начаться процесс восстановления памяти. Первым и наиболее важным действием для нее стало возвращение домой. Она сообщила мне: первое, что ей хотелось сделать, когда она воссоединилась с семьей, – это отправиться в Аутвудс вместе с братом. Она была готова вернуться, так сказать, на «место преступления». Это был громадный шаг на пути к выздоровлению.

Т. М. считает, что я не воспринимаю ее рассказа всерьез. Напротив, я отношусь к ее рассказу очень даже серьезно. Я рассматриваю его скорее как сон, который мог ей присниться; только это выстроенный сон, созданный из дыма и зеркал, за которыми она прячется от своей личной истории. В ее сказочной стране она прячется от самой себя. Думаю, когда будет готова сама, она вспомнит, где была все эти двадцать лет. Можно стимулировать процесс вспоминания психиатрическими методами, но это все равно что теребить засохший бутон, дабы он распустился в живую розу. Я предпочитаю интерпретировать ее грезу таким образом, чтобы она могла, опираясь на мое толкование, по-новому рассказать о случившемся с ней. Рассказать все ту же свою историю, но с моим концом.

У меня будет еще одна, последняя, встреча с Т. М. Не уверен, что она расскажет что-нибудь новое о том, где была в действительности. Но я смогу добавить к ее рассказу новые подробности и указания на то, куда она движется. Я намереваюсь попробовать нечто, что хотя бы заложит фундамент для пристраивания другого конца к ее конструируемой на ходу истории.

Когда Тара влетела в его кабинет перед началом сеанса, который планировался у них заключительным, Вивиан Андервуд с интересом отметил перемену в ее манере одеваться. Черные джинсы, просторная футболка, кеды и широкие блестящие браслеты исчезли, также исчезли и темные очки. Их сменили темная юбка в обтяжку, туфли без каблуков и матовые черные колготки. Плюс бордовый облегающий свитер с треугольным вырезом. Буйные кудри, которые она к предыдущим сеансам собирала в скромный «конский хвост», на сей раз были рассыпаны по плечам, блестящие и каштановые. Ногти покрыты алым лаком. Глаза сияли. Минимум косметики: лишь губы, на которых играла манящая улыбка, тронуты нежно-розовой помадой.