Грэм Джойс - Как бы волшебная сказка

– Конечно, я знаю, какое это облегчение. И вы для меня тоже первый человек, с которым я могу поговорить об этом.

– Правда?

Миссис Ларвуд села и посмотрела на Тару сквозь устрично-серую катаракту. Приглушенно поблескивающую, почти перламутровую.

– Да, правда. Я очень быстро научилась помалкивать о том, что случилось. Меня продержали в психлечебнице год.

– Неужели?!

– О да, – кивнула миссис Ларвуд. – Знаете это заведение, «Пажити»? В конце Форест-лейн? Дело было в пятьдесят втором году, и когда, вернувшись, я наконец сообразила, что честность не всегда лучшая политика, было уже поздно. Меня упекли туда, ко всем этим душевнобольным. Удивительно, что я не сошла с ума от одного сидения там, – я могла бы вам такого порассказать… В общем, я посчитала, будет лучше, если скажу, что просто сбежала с парнем, который позже бросил меня. Они были рады принять такую версию. Провели курс электрошоковой терапии, чтобы излечить от желания сбегать с парнями в другой раз. Я забыла многое из того, что помнила. Но не то, что случилось со мной в Аутвудсе, – где я побывала, кого там видела.

– В Аутвудсе? Так с вами это случилось там?

– Да. Как только Джек рассказал мне о вас и Аутвудсе, я догадалась, что произошло. Что до Аутвудса, то я сказала Джеку, что никогда в жизни не пойду туда. И я не шутила.

– Я не боюсь туда ходить, – сказала Тара.

– А я боюсь. Очень боюсь.

– Я вновь была там только недавно. Там нет ничего страшного.

– Вы не поняли. Я не боюсь того, что происходит в Аутвудсе. Я боюсь себя. Боюсь, что захочу вернуться. Захочу вернуться туда.

На кухне засвистел вскипевший чайник, и она поднялась, чтобы приготовить чай. И вскоре появилась с фарфоровым заварочным чайничком, чашками, маленьким молочником, сахарницей и, вопреки своему обещанию, ломтем имбирного кекса, каким прежде угощала Джека и Тару, и, как во сне, поставила все это на стол.

– Я старый человек, лучшая пора жизни осталась позади. Но одно знаю: будь такая возможность, я бы не раздумывая вернулась туда.

– Как я вас понимаю. Я тоже до сих пор испытываю искушение.

– Тогда, может быть, стоит поддаться ему.

– Нельзя, миссис Ларвуд. Я дала определенное обещание.

Миссис Ларвуд покачала головой. Женщины смотрели в свои пустые чашки, будто видели в них недоступную призрачную страну. Миссис Ларвуд вывела обеих из мечтательной задумчивости, хлопнув ладонью по столу:

– А какие потаскушки эти тамошние женщины! Иначе не скажешь – потаскушки!

– Да уж. Мужчины тоже хороши.

– Нельзя винить мужчин, если женщины все время раздвигают ноги. Чего от них ожидать? Потаскушки и грязнули. Когда я была там, в домах было грязно, и ни одна даже пальцем не пошевелила, чтобы убраться, и мужчины тоже ничего не делали. У них не было ни электричества, ни газа, вообще ничего такого – вот что бывает, если женщины раздвигают ноги днем и ночью.

– Я там держалась особняком.

– Да ну? – удивилась миссис Ларвуд. – А я все же присоединилась.

– Правда?

– О да, – хихикнула она. – Ну а как можно сопротивляться?

– Я как-то устояла.

– Наверно, ты более волевая, чем я в то время. Хотя, должна сказать, после возвращения мне всего этого не хватало. В этом отношении мужчины здесь никуда не годятся.

Хрупкая старушка немало удивила Тару.

– Но почему именно мы? – спросила Тара. – Почему из всех людей – только мы? Как вы думаете, почему выбрали нас?

– Я так этого и не поняла, но полагаю, меня выделили с самого начала, – сказала миссис Ларвуд. – Мужчина, который увел меня из Аутвудса… я видела его прежде.

– Как?

– Это было весной пятьдесят первого. Кончилась война, и в стране еще действовали меры жесткой экономии. Еще все было по карточкам, знаете: масло, мясо и прочее. Невозможно было даже достать материи, сшить приличное платье. Но весна в тот год стояла прекрасная, все зацвело очень рано. У нас перед домом росла большая вишня, и ее цветущая крона нависала над воротами. В тот год проходил «Фестиваль Британии» [52] «Фестиваль Британии» – юбилейная выставка в Лондоне в 1951–1952 гг. , но я почему-то всегда думала, что это дерево в цвету и есть главный символ юбилея.

Однажды, когда родителей не было дома, к двери подошел мужчина. Он был красив, однако вид у него был такой, словно он слишком много времени провел под солнцем и давненько не мылся, но он подмигнул мне. Спросил, нельзя ли ему срезать несколько цветущих веток с нашего дерева? Я увидела на дороге его повозку, запряженную лошадью, и в повозке много корзин и переметных сум. Дерево цвело так буйно, что я не стала возражать, и не успела я опомниться, как он необычайно проворно и ловко вскарабкался на дерево и принялся срезать цветущие ветки и бросать их в повозку.