Барбара Хэмбли - Кровавые девы

Да. На несколько месяцев, последовавших после выкидыша, она позабыла обо всех привычных занятиях и погрузилась в горе, такое же тяжелое и бесцветное, как лед на Неве. Он сам был охвачен горем, но все равно терпеливо ждал, когда же она вернется к нему, зная, что рано или поздно этот день настанет. И со временем она смогла вырваться из плена скорби, как взломавшая лед река.

«Но мы не вампиры».

— Вы видели то место, где сгорела вторая жертва — та девочка?

Эшер отогнал прочь одолевавшие его мысли, гадая, которые из них успел подслушать вампир.

— Как и сказал Зданевский, это чердак одного из зданий на Малом Сампсониевском. Только страх перед Охранкой помешал хозяину впустить новых жильцов — когда мы вышли, на лестнице уже дожидалось три семейства со всем своим скарбом. Ничего особо интересно я не нашел. Но я готов поклясться, что ни один вампир не выбрал бы этот чердак своим убежищем. Окно там маленькое, но на нем нет ни ставень, ни штор. С восходом солнца в помещении становится светло, это понял бы любой, кто побывал там.

Исидро сидел рядом с печью, поставив локти на ручки кресла; переплетенные пальцы рук он держал на уровне губ.

— На балу Теософского сообщества я спрашивал вас о феях, — наконец сказал Эшер, нарушив затянувшееся молчание. — Известно ли вам о других существах, сверхъестественных или просто редких, которым также присуща такая… такая реакция на свет?

— Если эти существа вспыхивают при свете солнца, — ответил вампир, — то они и в самом деле весьма редки, особенно если им не хватает сообразительности на то, чтобы найти себе безопасное укрытие. Но, судя по оставшейся одежде — туфелькам в случае девушки, пуговицам у мальчика, — это были люди. Возможно, двое из пропавших детей.

— Существует ли вероятность спонтанной мутации, пусть даже самая незначительная? Того, что по какой-то причине некоторые люди становятся… становятся вампирами…

Он запнулся, понимая всю нелепость прозвучавших слов.

— Без хозяев? Откровенно говоря, Джеймс, я не знаю. Но я никогда не слышал ни о чем подобном, а ведь я тщательно изучал природу нашего состояния на протяжении трех с лишним столетий. Нет… Бывали такие — и ваш старый приятель Блейдон в их числе, — кто пытался создать некий гибрид, который обладал бы силой вампира, но не его слабостями. Но кто станет создавать существо, обладающее только слабостями, но не силой?

— Бенедикт Тайсс, похоже на то, — пробормотал Эшер. — Когда приедет Лидия, я попрошу ее разыскать об этом человеке все, что только возможно. Разумовский, сам или через одну из своих любовниц, может ввести ее в этот Круг Астрального Света, которому благоволит Тайсс. За ее невинной наружностью скрывается неплохое умение выявлять связи и знакомства людей, сопоставляя, кто с кем куда пошел. Если по моей просьбе им займется Зданевский или мои приятели из Департамента, а потом выяснится, что на самом деле Тайсс ни в чем не замешан и думает лишь об облегчении страданий петербургских бедняков…

— Человека, который нанял себе в помощники клерка из Auswärtiges Amt, едва ли можно считать ни в чем не замешанным, — сухо ответил Исидро. — Но лично я не хочу оставаться в Петербурге до июня и искать новые выходы на нашего чужака, если Тайсс и Тексель окажутся под замком в Петропавловской крепости. О Тайссе мы хотя бы знаем. Та последняя пропавшая девочка…

— …ничего не знала, ни с кем не говорила и не имела друзей за пределами семьи, если верить ее матери, — Эшер встал со стула, подошел к самовару и налил себе чаю. После долгой прогулки под дождем, последовавшей сразу за трехдневным путешествием на поезде, он чувствовал себя старым и разбитым. В Загранице настоящий отдых был невозможен, и Эшер знал, что предстоящая поездка дастся ему еще тяжелее.

— Видели бы вы глаза этих людей, когда я задавал им вопросы. Они то пытались прочесть выражение лица Зданевского, то переглядывались между собой. Можно ли так сказать? Что они хотят услышать? Если мы расскажем им, не станет ли нам хуже? В Англии, если вы сунетесь в Ист-Энд, размахивая полицейским значком, как театральной афишей, люди не станут с вами разговаривать, но в них не будет страха. Страха за свои жизни.

— Какая досада, — в голосе Исидро слышалась вежливая скука. Он был испанским дворянином; права бедных не интересовали его при жизни и совсем не беспокоили теперь, когда сам он был мертв.

Бедные должны бояться тех, кто выше их. Возможно, этой ночью он убьет мать Евгении Грибовой, выбрав ее себе на ужин.