Мария Чурсина - Проклятье

— Живёт какая-то ерунда. Даже не знаю, как называть. На призывы не откликается, данные по приборам колеблются еле-еле. Зато по всему периметру — куча собачьих трупов разной степени свежести. Вот как это называется?

— Отстрел бездомных животных? — предположила Ляля, заводя глаза под потолок.

— Я бы даже поверила, если бы у них у всех головы не были откушены. Да уж, и запах там…

Философ натужно кашлянул и дёрнул плохо застёгнутый ворот рубашки.

— Эй, вы могли бы ради разнообразия поговорить на другие темы? О косметике там, о колготках? — Рауль хлопнул тетрадью по краю стола. Из тетради на пол посыпались бумажные квадраты, исписанные мелким почерком.

Никто больше не улыбался. Маша думала, сколько же пройдёт времени, прежде чем снова выйдет солнце. Она скучала на занятиях и почти не разговаривала с Сабриной. Почти не писала записок, а те, что были написаны раньше — вытряхнула из сумки, скомкала и выбросила в мусорную корзину.

Машу тянуло прочь от надоевших бежевых стен, от выскобленных парт и преподавателей с промозглыми голосами. В комнате общежития ей тоже не сиделось, всё раздражало, даже стук дождя в окна. Ей хотелось туда: в подвалы, на чердаки, в грязные недостроенные и брошенные дома.

Ей нравилось думать, что она устала от людей. Что говорить с сущностями города куда проще, чем с Сабриной. Маше нравилось так думать, но стоило хоть изредка, хоть время от времени признаваться самой себе, что дело вовсе не в людях. Дело в человеке. В одном единственном человеке.

Она вспоминала, как недели две назад в аудиторию ещё до звонка вбежал Максим.

— Скоро срезовая контрольная. Должники, я жду от вас отработки, иначе не допущу. Я предупредил, потом не обижайтесь.

Прямо на ходу он развернул журнал и едва не налетел впопыхах на кафедру. Притаившаяся тут же Ляля заботливо отодвинула Максима от опасного угла. Он покопался в прозрачных страницах. Маша со своего места безразлично различила галочки и плюсики напротив чьих-то фамилий.

…- Так, Калашников — один семинар, Орлова — два. А, нет, извините, вам не надо. Вот. — Он со значением захлопнул журнал и говорил ещё что-то, о датах, темах, времени.

Маша не слушала — Сабрина обернулась на неё и смотрела долго и выразительно. Маша всё ждала, когда она заговорит, но этого не случилось. Сабрина моргнула и отвернулась. Словно бы её очень интересовали подробности отработки.

Потом было что-то ещё… что же? Туман с улицы проникает в память, наполняет её собой, затыкая призрачной ватой все щели. Ах да.

Как и было положено по расписанию, с восьмой недели начались лекции Мифа. Первый раз он вошёл — шлёпнул конспекты на кафедру — привычный полосатый свитер и волосы, собранные в хвост. Девушки из второй группы захихикали за Машиной спиной. Есть неписаное правило — если видишь симпатичного преподавателя, нужно немедленно захихикать.

Миф поправил очки, разглядывая аудиторию, которая амфитеатром поднималась вверх. Курсанты рассыпались по ней, как редкие звёзды над городом, — их было слишком мало, чтобы заполнить аудиторию полностью.

— Приветствую. Это все, или ещё явятся опоздавшие?

— Все, — мяукнула староста второй группы, и взрыв хихиканья повторился.

— Отлично. Тогда опустите жалюзи везде. Опустите, вы ничего не будете писать.

Те, кто ближе всех сидели к окнам, несмело поднялись и дёрнули вниз пластиковые шторки. Следом за ними Миф выключил лампы. Сероватый дневной свет ложился тонкими полосками на пол. Его хватило ровно настолько, чтобы Маша различила, как Миф вышел перед кафедрой и как опёрся на неё поясницей, привычно складывая руки на груди.

Потом прошла бездна времени, и вверху аудитории, у той самой двери запасного выхода, которая всегда была заперта, чуть слышно скрипнула половица. Призрачно-невесомые шаги зачастили вниз и замерли примерно на первой четверти спуска. По аудитории прошёлся шёпот. Даже нет. Маше показалось, что так могли бы звучать мысли, очень громкие мысли, и если бы у всех они совпали.

Она сидела за первой партой, но всё равно отчётливо слышала эти шаги в тишине и полумраке застывшей аудитории. Слышала и боялась обернуться. Она видела, как расцепляет руки Миф и поворачивает их ладонями вперёд. Или не видела, а просто её воображение и память, сливаясь в страхе, выдавали эту странную картину?

— Выходи ко мне. Ну! — сказал Миф, или опять показалось.

И шаги зачастили снова, нечеловеческие, больше похожие на кошачьи, но только если бы кошка имела шесть ног и отбивала бы ими чечётку.