Мария Чурсина - Проклятье

В голосе Этты зазвучала истеричная весенняя капель.

— Почему ты не хочешь? Раньше ты не говорил мне такого. Всё из-за неё, да? Теперь ты боишься, что она увидит нас вместе?

— Не говори глупости, — отдёрнул её Миф и запоздало понял, что резкость ничуть не поможет оправдаться. Ему захотелось оказаться дома, и чтобы Этта — в другом конце города, и чтобы отправить ей только одно сообщение. Всё равно она не рискнёт позвонить ему домой.

Она вцепилась в его рукав — острые кукольные коготки, бесцветно-блестящие. Как колючий снег под красную ветровку.

— У тебя с ней что-то было, да? Говори честно, я ведь всё равно узнаю.

— Прекрати. Что у меня могло с ней быть? Она маленькая.

— Третий курс. Ей уже девятнадцать. — Когда ситуация того требовала, Этта проявляла чудеса в познаниях математики.

— Всего девятнадцать. Всего, — поправил её Миф и аккуратно освободился из плена кукольных когтей.

— Посмотри мне в глаза! Посмотри. — Этта смотрела на него из-под накрашенных ресниц. Каблуком смешно вступила в лужу.

— Прекрати.

Она отстала на полшага, но быстро нагнала и снова вцепилась в его руку.

— Ты любишь меня?

— Конечно.

«Конечно» — это совсем не то, что «да». «Конечно» — это просто слово, которым можно отгородиться, как фанерным щитом. Миф поймал себя на том, что всё ускоряет шаг, и Этта уже не успевает за ним, уже почти бежит, каждый раз вступая тонким каблучком в лужу. Город рассыпал лужи по тротуарам, как ловушки для неверных. Не захочешь, а вступишь.

— Давай уедем отсюда, — несчастным голосом попросила она. — Ты же можешь всё бросить. Я так устала, давай просто всё бросим и уедем?

Миф усмехнулся, и расплывшиеся в тумане фонари усмехнулись ему в ответ. Город стоял рядом и как старый друг кивал — понимающе. К нему, словно к старому другу, можно было обернуться и бросить многозначительный взгляд: «нет, ты видел такую дуру?».

— У меня работа, — сказал он привычное.

— И семья, — всхлипнула Этта. — Я всё уже слышала. Просто давай уедем, а? Плевать на всех.

— Дай мне ещё неделю, — сказал он вдруг. Тембр голоса нервно запрыгал. — Через неделю я закончу одно дело, и тогда сделаем всё, что только пожелаешь.

Этта захлебнулась в заготовленных наперёд словах. Она собиралась утонуть в жалости к себе, а утонуть не дали. Её вдруг наградили призом, которого она добивалась много лет, и от ужаса и удивления Этта с минуту ничего не могла сказать. Она молча семенила рядом, пытаясь заглянуть ему в лицо. Миф наслаждался тишиной.

— Правда? — прошептала она наконец. Насмешливо каркнула ворона.

— Чистейшая.

Очки запотели от тумана, но Миф не останавливался, чтобы их протереть.

— Всего неделя? Правда-правда-правда?

— Ну да, всего-то. Потерпишь неделю?

Они замерли на перекрёстке, где сквозь туман проступили каменные демоны у крыльца старинного дома. Облупившаяся побелка на мордах зло топорщилась. Глазами, лишёнными зрачков, демоны смотрели сквозь людей.

На этом перекрёстке они обычно расставались. Этта коснулась плеч Мифа, сползла ладонями ниже.

— Ты только не болей больше, а то знаешь, как я за тебя испугалась? Ничего ты не знаешь.

— Ещё неделю, — повторил Миф, как заведённая игрушка.

— Тогда заканчивай быстрее, а я не буду тебя тревожить. Честно. Я тебя люблю-люблю-люблю. — Двумя пальцами Этта ткнула его в уголки губ и заставила игрушечно улыбнуться.

Никто больше не открывал окна. Никто больше не выключал в институтских аудиториях свет, и здание с раннего утра до глубокого вечера светилось из тумана жёлтыми прямоугольниками окон, как будто множеством глаз.

В перерывы больше никто не выходил в коридор, как будто боялись, что остынут нагретые места. В аудитории скучал даже заметно погрустневший философ, и рубашка его была застёгнута не на те пуговицы, так что правый край воротника топорщился вверх. Замечаний ему не делали: философ он всё-таки или кто? Ему позволительно.

— Тьфу ты, кажется, я подхватила простуду. — Маша полезла в сумку за платком. — Вчера до ночи лазали по какой-то недостройке. Сыро, холодно, я промокла насквозь.

— Я больше не разговариваю с тобой про Мифа, — уныло напомнила ей Сабрина и поправила сползшую с плеча куртку. Чуть тёплые батареи не прогревали даже самые крошечные комнаты института.

— Я Ляле рассказываю.

Замершая у подоконника Ляля подняла голову от чахлой аудиторской фиалки и сделала заинтересованное лицо.

— И что в этой вашей в недостройке? Призраки воют?