Мария Чурсина - Чужие сны

— Садитесь.

Не смотря на предложение хозяина, сесть Маша не рискнула. Она осталась стоять посреди комнаты с земляным полом, терзая пальцами край блокнота. Она оглядывала стены дома, расписанные абсолютно диким образом — красными и оранжевыми символами — и не сразу вспомнила, что нужно и представиться.

— Лейтенант Орлова, центр по борьбе с нелегальным применением магии. Я бы хотела кое-что спросить у вас.

— Лейтенант! — скрюченная фигура хозяина дома изобразила перед ней нечто кособокое, напоминающее поклон.

— Да. Могу я узнать, как вас зовут?

По земляному полу были разбросаны подушки, покрывала и посуда.

— Комиссар, — широко улыбаясь, произнёс он, делая очередной жест в сторону подушек.

Она открыла блокнот на первой же чистой странице, а таких осталось немного, и записала прозвище хозяина дома, рядом нарисовала жирный знак вопроса.

— Хорошо. — Маша переминалась с ноги на ногу, ёжась от сквозняка. В доме было едва ли не холоднее, чем на улице. — Тогда скажите, что вы знаете об эпидемии?

Пользуясь тем, что Комиссар опустился на одну из подушек и уставился в пол, Маша принялась перерисовывать символ со стены. Навесу плохо писала ручка, от холода костенели и не слушались пальцы. Маша вполголоса ругалась.

— Знаю. Я многое знаю, — выдохнул он и издал протяжный стон-вой, заставивший Машу вздрогнуть. — Эпидемию на нас наслали за все наши провинности. Это высшие силы… Они следят за нами.

— Ясно. — Отчаявшись довести до ума первый символ, Маша принялась за второй, похожий на двух дерущихся собак. — А что, были какие-то особые провинности?

Он уронил голову на грудь, и в первую секунду Маше показалось — потерял сознание. Но Комиссар заговорил снова.

— Провинности… провинности-провинности-провинности. Предательства! Предатели-предатели-предатели. Они здесь, предатели. Они среди нас. И знаете, какое наказание за это последует?

Он резко развернулся к Маше, и она ощутила, как по спине бегут мурашки. Когда она собиралась идти сюда, ей говорили, её ловили за руку и повторяли: «Он безумен». Он давно чокнулся. Да он чинил крышу, упал, ударился пятками о твёрдый, как камень, утоптанный двор, и — до свидания, разум!

— Смерть! — рявкнул Комиссар и в одно мгновение оказался так близко к Маше, что она ощутила запах его дыхания: табак и ещё что-то неприятное, горькое.

Его глаза, с белками, красными от полопавшихся сосудов, оказались прямо перед ней. Маша подалась назад, рукой оттянув ворот свитера, как будто ей вдруг стало очень тяжело дышать.

— Да-да-да, — забормотал Комиссар и, подволакивая ногу, заковылял вдоль стены. Подол цветной хламиды, в которую он завернулся, скрюченными пальцами сжимая края тряпок на груди, волочилась следом, мёл земляной пол. — Смерть. Вот что всех нас ждёт. Смерть. Это достойное наказание нам всем. За то, что мы творили. За то, что могли бы сотворить. Но ничего… ничего! Умрут — и не смогут больше грешить. Грязные отродья.

В окна, тоже изрисованные красными корявыми узорами, снова били дождевые капли.

Дома тонули в зарослях ивняка и череды — низенькие крыши сами заросли травой. Деревню с одной стороны подпирал реденький лесок, с трёх других — залитые туманом болота.

Когда Маша, уже привычно пригибаясь, выбралась из дома, с неба сыпал мелкий дождь, растворяясь в серых лужах на разбитой дороге.

— Ты заметила, — сказала она ожидающей возле дома Сабрине. — Здесь люди совсем не такие, как в городе. Не любят они общаться. Никак не могу привыкнуть, что со мной никто не собирается разговаривать.

— Ты бы ещё с трупами пошла общаться. Дался тебе этот ненормальный.

Сабрина, в отличие от неё, ни разу ещё не приложилась лбом о притолоку, ступала бесшумно даже по скрипучим половицам, и когда неожиданно возникала за чьей-нибудь спиной, даже у Маши пробегали мурашки по коже. Сейчас она остановилась на середине разбитой дороги и окинула дома взглядом полководца.

— Куда теперь? Ты ещё не со всеми местными жителями напререкалась?

Сунув в карман куртки изрядно помятый и уже чем-то испачканный блокнот, Маша ткнула пальцем в сторону окраины деревни. Лес, цветной от прикосновений осени, подступал к самым домам и почти погребал их под собой, оставляя на обозрение только крыльцо с разноцветными обшарпанными ступеньками.

— Пойдём пререкаться туда.

— Как скажешь.