Варвара Мадоши - Жертвы Северной войны

— Так сколько же вам лет?

— Это как считать. Так выходит — двадцать восемь, иначе — тридцать три.

— Интересный вы человек, — хмыкнула Мари. — Сперва подумала: профессор профессором. А дрались, как будто у вас черный пояс или что-то в этом роде.

— А у вас?

— Коричневый.

— Ну вот видите. А на первый взгляд вы — скромный сельский врач или даже фельдшер. Ничего такого уж удивительного.

— Все равно вы много секретов за душой держите.

— А вы, Мари? Разве вы — нет? У каждого человека полным-полно секретов.

— Разумеется, — она серьезно кивнула, и этим понравилась пациенту еще больше.

Мари кончила шить (шила она все-таки не больно: просто слегка покалывало), сполоснула руки в перчатках под краном, потом стянула перчатки и положила их на полочку.

— Завтра с утра простерилизую, — она кивнула на здоровенную бандуру, занимающую почти весь угол кабинета. — Или уже сегодня?.. Все… прабабушкиными методами. Вроде бы от Столицы недалеко, а такая глушь на поверку…

— А вы городская девочка?

— Ну да, — она кивнула снова серьезно, не приняв шутливого тона. — Ко многому приходится привыкать. А вы — городской мальчик?

— Нет, я деревенский… Вырос в городке чуть побольше этого. Там и сейчас мой дом. Только я туда редко возвращаюсь.

Мари услышала грусть в его голосе, но не стала утешать. Видно знала, как фальшиво обычно звучат большинство утешений. Сказала только:

— Хорошо, когда дом есть… Я вот — сирота. Моих родителей убили во время войны, они были врачами. И я решила обязательно стать врачом, когда вырасту, и поехать работать в самую глушь… туда, куда в случае чего война не доберется.

— У моей подруги тоже родители врачи были, и тоже погибли, — суховато сказал пациент. — Только не на Северной, а на Малой Гражданской… ну, знаете, на Ишваритской. Это уж такое свойство у войн. Всегда везде добираются.

— Да, — согласилась Мари. — Все-таки и сюда…

Воцарилась короткая пауза.

— А я тоже сирота, — вдруг сказал пациент. — Отец ушел из дома, когда мне и двух лет не было. А мама еще через несколько лет умерла. Мы с братом вдвоем остались.

— Что, вас старший брат воспитывал? — она улыбнулась. Ей казалось, что она могла спрашивать и такие, и более личные вопросы: протянулась между ними с пациентом какая-то ниточка. Все-таки вместе участвовать в неравном бою — такое даром не проходит. Кто там говорил, что существует только три однозначно героических деяния?.. Мари уж не помнила первые два, но последним было точно: малым числом безнадежно охранять осажденную крепость…

— Да нет, — улыбнулся пациент в ответ. — Он всего-то старше меня на год. О нас заботилась соседка по мере сил… мы ее звали бабушкой. А воспитывались мы сами, и не всегда удачно. Даже по большей части неудачно.

— Ну, все-таки выросли.

— Да. Хотя в какой-то момент казалось, что до зрелых лет мы не доживем, — обычно, когда взрослые мужчины говорят что-то подобное, в их голосе слышится явно сдерживаемый смех и слегка тщеславная гордость: вот, мол, и мы когда-то были ох… орлы! Однако в голосе пациента таких эмоций не было, он казался спокойным, дружелюбным… ну, разве что чуть-чуть горечи могла там различить привыкшая выслушивать людей Мария Варди. Как будто и впрямь у них с братом действительно едва не кончилось катастрофой: скажем, в молодежной банде они состояли, или что-то вроде.

Но прошлое — на то и прошлое, чтобы оставаться в прошлом.

Она сказала:

— Я тоже в детстве была жутким сорванцом. Как-то раз подговорила мальчишек пробраться в генеральный штаб… Это сразу после войны было, они все буквально обожали фюрера Мустанга… Так и мечтали на него посмотреть. Я сказала: «А чего, в столице живем, почему бы и не попытаться?»

— А на демонстрацию?

— А на демонстрации мы в первые ряды никогда протолкнуться не могли… В общем, полезли мы в Генеральный штаб… еще, как умные, выбрали не ночь, а выходной, и полдень, когда там нет никого почти…

— Не получилось, конечно?

— Обижаете! Еще как получилось. Мне фюрер был до лампочки, я часовых отвлекала… а парни полезли… Только забор оказался под током. Мы как-то об этом не подумали…

— Ну и что? Никто не пострадал?

— Нет, ток не сильный был… Но досталось всем капитально, когда нас часовые поймали… А фюрер потом с женой к нам в приют приезжали. Это было сразу после того, как учредили программу поддержки детям погибших на войне… Я, считайте, только по этой программе и смогла на медицинский поступить. У меня особых знаний для государственной стипендии никогда не было, денег тоже… А так — прошла.