Варвара Мадоши - Слива в цвету и дорожная пыль

Она видела перед собой лицо Альфонса и только улыбалась, потому что хотела сказать ему — да ладно, не волнуйся! Пуля только задела руку! Ничего страшного! Помнишь, как тогда, в Аместрис, я сражалась, залитая кровью? Помнишь, как я была вся изранена — и то нашла силы встать и помочь тебе? Подумаешь, сейчас!

Но почему-то не доставало сил открыть рот, и только немые звуки произносил слишком большой, вяло ворочающийся язык.

Может быть, все эти тяжелые, неуклюжие дни во дворце наконец-то настигли ее. Живительной воды вчерашнего фейерверка не хватило, чтобы…

— Ал! — сказала Мэй.

И поняла, что ее подхватили на руки, но не Альфонс — евнухи. И что они уносят ее все дальше, и это так глупо! Почему они забирают ее, когда она все еще может сражаться?

Она опустила голову на чье-то плечо и потерялась в белом безмолвии.

Все-таки Мэй не отключалась по-настоящему.

Она явственно ощущала, как ее несут куда-то, перекладывают, тревожат. Ей все казалось, что достаточно легкого усилия, и она стряхнет с себя оцепенение. Но почему-то не получалось. Все казалось неважным, несущественным. Подумалось — ну и ладно, главное, что Альфонс с Эдвардом… где-то?…

Пришла она в себя внезапно: от резкого запаха нашатыря. В голове прояснилось, сердце сжал ужас — что там со свадьбой?! Что со всем?! Дядя ее, должно быть, возмутился! И кто напал на нее? Союз Цилиня? Но теперь-то им зачем, теперь она не единственный алхимик в окружении Императора… И как они посмели сделать это сейчас, когда она уже практически — или совсем — императрица?

— Что случилось? — потребовала Мэй, когда ее сгрузили на кровать в одной из комнат Дворца Осенних Листьев — это был ближний к воротам дворец, и Ланьфан с ее девочками часто использовали его по разным случаям. — Кто стрелял? Его взяли?

Евнухи попятились, один из них начал бормотать что-то успокаивающее — но, к счастью, раздвижные двери с треском распахнулись, и в комнату ворвалась сама Ланьфан в своем обычном черном одеянии, но без маски. За нею по пятам следовали две юные девушки, тоже в черном.

— Что тебе нужно? — спросила Ланьфан и показала Мэй коробочку с мелом. — Этого хватит или врача привести?

— Должно хватить, меня легко задело, — морщась, произнесла Мэй. — Помоги только снять эти штуки, я с одной рукой не распутаюсь.

Двумя хлопками и короткими, резкими приказами Ланьфан выгнала из комнаты евнухов и своих помощниц. Когда они остались вдвоем, Ланьфан легко и просто сняла с головы Мэй массивный убор и вытряхнула ее из верхнего слоя церемониального облачения.

Нижнее платье тоже было красным, но иного оттенка, ближе к розовому, и алая кровь была на нем сильнее заметна. Ланьфан помогла ей закатать рукав, проигнорировав ножны. Сердитая ало-синяя рана выглядела неприятно, но Мэй знала — это в основном от синяка и легкой припухлости. На самом деле все очень поверхностно, зажило бы и без алхимии. Но двигать рукой тогда несколько дней будет тяжело. А нужно довести до конца свадебную церемонию.

Пока Мэй все-таки добрела до туалета, Ланьфан молча и деловито освободила ближайший к ним стол от прибора для каллиграфии и свечей. Вернувшись, Мэй также молча начала рисовать на столешнице стандартную алхимическую печать.

— Я, наверное, не смогу восстановить платье, — предупредила она.

— Платье найдем, — Ланьфан только дернула щекой. — Тут в некоторых дворцах целые залежи разных тряпок. — Лечись давай.

Морщась, Мэй положила плечо на круг преобразования и закрыла глаза, направляя поток энергии. Ее рука, ее плоть, ее кожа и кости были живыми — совсем не то, что мертвые волокна шелковой или хлопковой материи. Ничего не стоило направить потоки энергии, подтолкнуть естественные процессы, и вот все уже срасталось заново — здоровое, свежее, такое, какое и должно было быть. У Мэй только слегка кружилась голова: больше от переживаний, чем от потери крови.

Насколько легко было исправить это — и насколько сложнее другие вещи!

Но Мэй давно поняла, что они живут в несправедливом мире.

Впрочем, если бы она шесть лет назад умудрилась привезти в Син философский камень, все могло бы сложиться для нее еще печальнее — ситуацией на политической арене рулила бы ее бабушка или дядя Сыма. Страшно подумать! Уж лучше Лин и Ланьфан.

Легок на помине, Лин буквально влетел в комнату, имея самый мрачный и грозный вид. Мэй даже показалось на страшную секунду, уж не вернулся ли каким-то образом Жадность, который раньше занимал его тело.