Жозеф Рони-старший - Навигаторы Вселенной

Но увы! Моя грусть все сильнее. Франческа по-прежнему окружена своей тайной. Но какое для меня имеет значение ее тайна, если у меня нет никакой надежды.

Ничего не изменилось. Я хочу уехать. Я верю, что лишь время и разлука способны исцелить мою душу. Я сообщил доктору Оетти о своем решении, которое ошеломило его. После многочисленных жалоб он сказал мне:

— Ваши невзгоды будет значительно легче исцелить, если вы останетесь еще на несколько недель.

— Но я не выдержу столько времени! У меня осталось так мало сил, а вы не можете меня ничем обнадежить.

Подобно большинству своих соотечественников, Оетти не был дипломатом.

Он немного помолчал, глядя в мои грустные глаза.

— Я готов был поклясться, что она вас полюбит… И я полагал, что вижу зарождающуюся в ней склонность… Моя…

— Но вы же видите, что я вызываю у нее только ужас!

— Да… Я сам не могу понять… Похоже, здесь она не полностью доверяет мне… Надо, чтобы вы поговорили с ней еще раз…

— И о чем же вы хотите, чтобы я с ней поговорил?

— Это не так важно. О том же самом. Но только постарайтесь быть красноречивым, и она вам ответит.

Мы перевалили эту зловещую гору, настоящую Голгофу, возвышающуюся над равниной. Можно подумать, что здесь находится кладбище титанов. Плоские камни, загадочные, поставленные стоймя валуны чередуются с глубокими ямами. Эхо здесь повторяется бессчетное количество раз, подобно отзвукам воплей агонии, звучавших здесь в незапамятные времена. Дорога поднималась между старых елей, казавшихся такими же древними, как и все здесь. Доктор увел Луиджи, попросив нас немного подождать. Мы с Франческой остались вдвоем, одни в этом величественном храме природы. Казалось, тишина и неподвижность смягчались в ярком свете солнца. Я слышал, как бьются мое и ее сердца. Я сказал охрипшим от волнения голосом:

— Я уже на пределе своих страданий. Я скоро уезжаю и решил с вами поговорить в последний раз. Мучения, которые я терпел все это время, полагаю, дают мне право еще раз предложить вам свою жизнь и пообещать, что всю жизнь буду любить одну-единственную женщину. Я говорю это, уже не испытывая надежды и почти что из чувства долга — да, перед самим собой тоже есть долг, — я почту за величайшее счастье быть с вами всю оставшуюся жизнь. Я знаю, Франческа, что я с радостью стану еще благороднее, еще добрее и нежнее с вами, лишь бы быть достойным бесконечной радости называться вашим спутником жизни. Я знаю, что этой величайшей милости мне было бы достаточно, чтобы покорно терпеть удары судьбы и быть милосердным со своими врагами. Но мне не дана эта высочайшая милость! Я вовсе не жалуюсь, Франческа, нежность, которая пробудилась во мне, ни к чему вас не обязывает. Я умоляю вас хотя бы об одном благосклонном взгляде и простить мои слова, если они вас чем-то оскорбили!

Некоторое время она ничего не отвечала, оставаясь в неподвижности подобно Молчащей Афродите, наклонившей голову под тяжестью своих волос. В голосе ее прозвучало беспокойство:

— Это я должна просить у вас прощения. Я чувствую угрызения совести за то, что причинила вам столько страданий, я отдала бы не один год своей жизни, лишь бы ничего этого не произошло. Не сомневайтесь, я с удовольствием сделала бы это для вас.

Она протянула мне руку; я не осмелился поднести ее к губам.

— Прощайте, Франческа, — тихо пролепетал я. — Завтра на рассвете меня уже здесь не будет!

Она прислонилась к дереву и прошептала, будто говоря сама с собой:

— Я не должна его удерживать.

В ту ночь я даже не пытался уснуть; для этого мне пришлось бы принять слишком большую дозу опиума. Вместо этого я устроился на балконе замка, чтобы любоваться картиной ночи и башен Серраза на фоне звездного неба. Чтобы получить полное представление, к этой прекрасной картине следует добавить еще летний сумрак и горы. Мои чувства обострились, это была горькая смесь окружающего великолепия и все еще терзающего меня страдания. Я ощущал громкий зов Смерти. Смутно виднеющиеся вдали горные вершины, журчание воды, равнины, звезды — все это представлялось мне одной большой гробницей. Я чувствовал себя в полнейшем противоречии с Вселенной, задыхающимся в Бесконечности, и безропотно смирился со страданиями, которые делают любовные переживания такими чистыми и благородными. Нет, я не испытывал эгоистическое наслаждение от своих мучений, я приносил безвестную жертву ради счастья других.

И я закричал, подняв голову к ночному небу: