под «Эхнатона»,
«Голубой» под «Screens» и Мисиму.
С Майей – Астор Пьяццолла, «Полночное танго».
С Энн – Гурецкий, Третья симфония, Пол Винтер,
«Sun singer»
И японская песня Сакура.
С Саксом – струнные квартеты Бетховена и сонаты
для фортепиано.
С Надей – Армстронг пятидесятых, Клиффорд
Браун, им вслед…
Чарльз Мингус.
С Мишелем – Кит Джаррет, «Концерт в Кельне».
С Ниргалом – Наджма.
Вечные Ван Моррисон, Пит Таунсенд и «Yes».
Ван, если я счастлив,
Пит, если я злюсь,
Стив, если в ударе,
Астор, если сдаюсь.
Отчет о первом зафиксированном случае ареофагии Для Терри Биссона
В сорок три я почти бросил Марс,
Наброски листая, медлил —
Прелесть романа и дел любых
Возникает не сразу, ждёт момента,
Среди занятий придёт, а до —
Хаос и мука, но, помня о том,
Я ощущал, что могу связать их,
Сделать одним – завершатся труды
Чудом, исполненьем желаний.
Странных реликвий настало время —
Марса осколков – архонит
Упал в октябре возле Нигерии,
В шестьдесят втором – миллионы лет
Пробыл в космосе, а потом
В ожерелье жены мерцал.
Сломав оправу, я камешек взял,
На крышу влез на закате:
Вороны к гнездам летят с полей,
В сумерках черен прибрежный кряж,
С запада златорунной отарой
Льнут к нему тучи в сини небес.
Ветер в дельте свеж: я замёрз —
Мужик в годах, на балке верхом,
Не фальшивку из Джерси разгрызть готов,
Но, истинно, дольку Нового Света —
Странно даже представить это —
С соседней планеты камень.
Объяснить невозможно, но мне,
Мечтавшем о Марсе, на земле
Открылся, полный трепета мир,
Лучше, чем прежде, я видел его:
Вечер вокруг красотою дышал,
Ночь опускалась, как занавес в театре,
Плыла на восток чёрных птиц череда,
Мой дом – под ногами. В солнца лучах
Утёс купался – и я положил
Камень в рот. Увы! Ничего —
Ни тока по венам, ни языков
Новых в копилку – не разжевать мне,
Не раскусить создание Марса.
Вкуса у камня, видимо, нет,
Скрипит на зубах, как песок,
Коль проглочу – окажется смыт,
Но желудочный сок, касаясь,
Сгладит контуры, унесёт
Пару атомов – ведь графит
Остается в костях – у него
Семь лет цикл распада, даже год —
Уже хорошо – так я сидел,
Переваривал Марс, солнце в глаза
Било сквозь Бериессы щель.
Дует ветер – как листья осенью,
Жизни кружит, но невозможные
Эйфория и скорбь – одно:
Пыльный вихрь, игра настроения.
Плыть ли ястребом в небесах,
Виться змеем в прахе земном —
Все – гармония и сплетение
Неких тайн. Чтоб закат такой
Увидать, нужно много лет
Тренировки воли и взгляда:
Чудный день, когда мир пришел
В равновесье с моей душой.
Я глотаю Марс – предо мной
Миражи цветут, притворяясь
Калифорнией.
Красный плач
Этого не понять
Никогда, никому, поверь:
Ни через призму минувшей жизни,
Ни заселяя Марс теперь,
Они не узнают, как здесь было,
Прежде, чем мы изменили мир.
Как небо алело в закатный час,
Как просыпались в солнца лучах,
С бодростью в теле – камни у ног
Всегда на две трети легче земных,
Даже в снах, заветом сочли мы
Этот факт, и путь был открыт
В суматохе дел и событий:
Нить Ариадны, скользя змеей,
Иногда исчезала, чтобы вновь
Появиться и вести за собой,
Мостками над бездной лечь.
Как зависели в эти дни
От скафандров, в которых шли, —
Не добыча пыльных ветров,
Но пилигримы, пьяны
От страсти: смотрели вдаль,
Сгорая в марсианском огне.
В венах, в уме он пульсировал —
Мысль рождалась из тьмы:
«Человек подобен планете,
Поверхность её и душа —
Близнецы – им не жить
Друг без друга», – с неё
Начались перемены.
Правду – прошлого больше нет —
Мы принять не хотели.
Не узнавали знакомых мест,
Видов памятных и каменьев,
Все былое в минуту одну,
Растаяло как туман,
Марс без покровов пред нами лёг,
Расчерчен ветрами, наверное.
Мог бы Маленький Принц здесь мечтать:
В маленьком мире думать о том,
Почему зажигают звезду,
На склоне вулкана грезить,
За небесами искать ответ —
Прочь улетели и мы, и, в песке
Красном простершись, поняли вдруг:
Мы чужие на этой земле,
И всегда знали: Марс нам – не дом.
«Мы лишь гости на этой планете», —
Сказал Далай-лама очень давно.
Столетье всего тут живём,
И, может быть, пробил час,
Забыв про эго, служить добру,
Как Будда всем помогать.
Читать дальше